Какое-то время все выглядело так, как кое-кому хотелось. Нараставшая истерия принесла жестоких сектантов, а в недавно созданных университетских отделениях ксенологии возникли беспорядки. Археологов охраняли военные, а в кампусах начались перестрелки с фундаменталистами. Вмешалась полиция. Интересное для студента время…

На всем этом выросли новые верования. Большая их часть ничем не отличалась от старых – те же догматы. Но где-то под спудом, а возможно, это витало в воздухе, появились ростки нового, не связанного ни с одной из церквей учения: веры в нечто, трудно определяемое одним словом «Бог».

Вероятно, так произошло из-за крыльев. Культурный архетип уже существовал: ангелы, демоны, Икар и бесчисленный ряд сумасшедших, бросавшихся вниз с крыш и скал. Люди привыкли видеть в крыльях нечто особенное.

Может быть, непомерно высокой оказалась ставка? Астронавигационные карты, обещания нового мира, до которого нужно лишь дойти, подтверждения предназначения…

Чем бы оно ни было, назовем это верой. Это не было знанием, и сама Гильдия не гарантировала достоверности перевода. Однако, посылая сотни и тысячи чужих стеков и замороженных эмбрионов в глубины космоса, следовало вооружить их чем-то много более сильным, нежели научная теория.

И что, как не вера, в наибольшей степени способствовало рождению Нового Знания? А взамен твердой веры в геоцентричность модели человеческой науки и ее способность когда-либо объяснить все что угодно пришла куда более осознанная, тонкая убежденность в превосходстве марсианской научной доктрины. Нечто подобное всегда есть в воле отца, посылающего сына за океан, чтобы тот чего-то достиг.

Но мы сами открыли дверь. И не как взрослые, покидающие дом дети – скорее, как раса-несмышленыш, с надеждой ухватившаяся за палец марсианской цивилизации. Что вносило совершенно иррациональное ощущение безопасности и придавало всему процессу ненужную теплоту. Именно эти два чувства двигали всей диаспорой переселенцев. Наряду со столь близким Хэнду стремлением к экономической свободе.

Положение вещей изменилось с потерей человеческих жизней. Три четверти от целого миллиона осталось на Адорационе. Эта и другие неудачи слегка подрезали Протекторату крылышки. А на Земле увядали остатки старых верований, не способных укрепить свое влияние как духовно, так и политически. «Мы проиграли свою жизнь и должны за это платить. Нужна железная рука – во имя безопасности и стабильности».

От прежнего восхищения всем марсианским не осталось почти никакого следа. Прошло несколько столетий, как ушел в забвение Вышински и умерли участники его первых экспедиций. Их выбросили из научной среды, лишили публикаций. В нескольких случаях просто убили. Гильдия замкнулась сама на себя, ревниво оберегая от Протектората остатки интеллектуальной свободы. Марсианская проблема потеряла актуальность, превратившись из научного направления, обещавшего скорое понимание, в целых два следствия.

С одной стороны – сухие описания в виде текстов и фотоснимков, содержавших информации ровно столько, сколько могли воспринять жители Протектората. Внешний вид и строение марсианина, его скелета или крыльев знал каждый ребенок. А также динамику их полета и детали, касавшиеся размножения или воспитания детенышей.

Они были реконструированы – в виртуальности, разумеется – вместе с оперением и реальной расцветкой. Все это стало возможным благодаря нескольким видеозаписям, расшифрованным ушлыми специалистами Гильдии. Эмблемы с насестов, одежда… В общем – пестрое и легко воспринимаемое читателями барахло. И ничего относительно их общества. Малопонятные, неопределенные, ненадежные данные. Наконец, препятствием оказались сами люди, не пожелавшие изучать эту галиматью…

Мы сами отказались от знания.

Так сказала она, слегка дрожа от ночной прохлады.

Умышленное игнорирование того, что следовало обработать и понять.

По другую сторону такого разнообразия не могла не оказаться куча эзотерической белиберды. Причудливые религиозные культы, пересказываемые шепотом легенды и сплетни с раскопок. Здесь знали нечто, в самом деле доставшееся нам от марсиан. Здесь могли рассказать про их влияние на человека. Здесь марсианское наследство называли так, как однажды его назвал сам Вышински: «Новые Древности. Они учат нас по-настоящему ценить этот мир. Наши загадочно исчезнувшие благодетели… они простерли над человеческой цивилизацией свои холодные крылья, чтобы сказать: то, что мы называем свидетельствами древней шести– или семитысячной истории, больше нельзя именовать истинными древностями».

Марсианин был мертвым.

Он умер очень давно, что совершенно очевидно. Тело напоминало мумию с высохшими, истончившимися крыльями. Голова иссохла, остался лишь узкий череп с полуоткрытым клювом. На своих местах оказались только глаза, черневшие в продолговатых оттянутых назад щелях, наполовину прикрытых мембраной век. Ниже клюва под кожей выпячивалось какое-то образование, вероятно, горловые железы.

Подобно крыльям, кожа высохла в тонкую полупрозрачную пленку.

Из-под крыльев высовывались угловатые, тянущиеся через сетку конечности с тонкими когтями, вцепившимися в панель управления. Внутри поднялась волна сочувствия. Кем бы ни было это существо, оно умерло за работой.

– Не дотрагивайся до него.

Предостережение исходило от оказавшейся сзади Вордени, и я обнаружил, что пытаюсь дотянуться до нижнего края сетки.

– Я нечаянно.

– За нечаянно бьют отчаянно. Поймешь, если кожа лопнет. Под ней находится слой, выделяющий едкую субстанцию. У живой особи этот эффект компенсируется поступлением пищи. То есть мы так полагаем. Крайне активная щелочь, и в присутствии паров воды она способна сжечь большую часть трупа.

Говоря это, Вордени осторожно двигалась вокруг натянутой сетки. Вероятно, сказывался опыт, полученный в Гильдии. Лицо ее не выражало ничего, кроме сосредоточенности. Археолог не отводила глаз от висевшей над нами крылатой мумии.

– Если марсиане умирали в таком положении, щелочь постепенно разъедала жировую ткань и высыхала, превращаясь в порошок. Очень агрессивный – в случае попадания в глаза или легкие.