– Некоторые священники говорят, что женщина несет зло, искушение. Вот сейчас я чувствую себя именно такой бесстыдной искусительницей. – Во взгляде Эмили зажглось желание, ее губы раскрылись, грудь заволновалась от неровного, судорожного дыхания. Сквозь тонкую ткань платья отчетливо проступали твердые, напряженные вершинки сосков. – Хочу, чтобы поцелуи не кончались. Откуда это, что это значит?

– Это значит, что я разбудил в тебе страсть. Приятная новость.

Откровенное вожделение вовсе не делало ее распутницей. В неожиданном для самой себя стремлении близости Эмили просто стала самой желанной, самой восхитительной из всех женщин на свете.

– Твоя сладкая невинность действительно искушает, но от этого сама ты вовсе не превратилась в искусительницу. Ведь это я целован тебя, а не наоборот. А тебе хоть раз хотелось ощутить прикосновения кого-либо из воинов отца? – поинтересовался Лахлан.

В ответе можно было не сомневаться: невинность говорила сама за себя.

– Нет. – Эмили сжала руки, как будто благодарила за напоминание. – Причем далеко не все они выглядели грубыми и неотесанными. Некоторые вели себя очень приветливо. И все же я ни разу не испытала тех ощущений, которые испытываю с вами. – Лицо вновь стало озабоченным. – Разумеется, мне не пришлось проводить с ними много времени. Это было бы неприлично.

– Ты ехала на лошади Ангуса – почти вплотную. Его близость подействовала так же, как моя? Ты улыбалась, – напомнил Лахлан. Да, он действительно заметил улыбку и расстроился. Да и вообще вчера вечером непредсказуемая красавица расточала улыбки и ласковые взгляды направо и налево – и в то же время полностью игнорировала его самого.

– Просто хотелось смутить воина, вот и все. О том, чтобы оказаться еще ближе, даже и не думала.

Поступки маленькой англичанки сбивали с толку, однако Лахлан никак не хотел признать печальную истину. Да, женщина казалась загадочной, таинственной, но в то же время безудержно и неумолимо манила.

– А ты уверена, что не хотела поцелуя Ульфа или кого-нибудь еще из моих воинов? – поддразнил Лахлан.

Ответ и на сей раз не вызывал сомнений. Эмили сморщилась. Предположение явно показалось неприятным.

– Разумеется, нет.

– Как же в таком случае ты можешь считать себя женщиной легкого поведения?

– Меня беспокоит вовсе не поведение. Тревожат желания и порывы. Все дело в вас, – уверенно заявила Эмили. – От вас мне надо держаться подальше: вы пробуждаете в душе все самое плохое.

Ну уж нет! С этим утверждением Лахлан никак не мог согласиться.

– Я пробуждаю в тебе женщину.

– Мое предназначение – быть истинной леди, а рядом с вами возникают нечестивые мысли. Неправильные, плохие, некрасивые.

Лахлан крепко прижал к себе удивительное создание – так чтобы ощущалось наглядное свидетельство мужского желания, результат его собственных мыслей и чувств.

– Ничего подобного. Просто горячие.

– Горячие? – переспросила Эмили с тревогой в голосе.

– Очень горячие. – Он слегка потерся о нежное тело и не смог подавить стон. – А сейчас, если не хочешь, чтобы я снова спровоцировал нечестивые – или горячие – мысли, нам следует срочно охладиться.

– Но как же вы можете повлиять на мои мысли? Тем более если совсем их не знаете?

– Ты так считаешь?

– Хотите сказать, что и у вас такие же?

Лахлан снисходительно улыбнулся:

– Для этого, детка, ты пока еще слишком невинна.

– Но ведь вы сказали…

– Я сказал, что пора охладиться. А это означает, что настало время учиться плавать.

– Ни за что не сниму платье! Это неприлично! – Эмили даже поверить не могла, что вождь предложил раздеться.

– Но нельзя же плавать в платье.

– Если рубашка намокнет, я сразу окажусь почти голой.

– Значит, лишние тряпки в воде не нужны. – Лахлан произнес эти слова спокойно, как будто предлагал нечто вполне обычное.

– Нет, я не могу снять рубашку!

– Но почему же?

– Неужели вы говорите серьезно?

– Объясни, с какой стати нагота так тебя пугает.

– Нагота меня не пугает, – горячо возразила Эмили, хотя тут же покраснела. – Но только в своей комнате, в уединении. А раздеваться перед вами я не могу.