– Да.

– Так расскажи, и я прогоню призраков.

Поразительная уверенность! Неужели он и вправду верит, что прогнать страх легко?

– Вы же человек, а не волшебник.

– Я господин.

– Ну вот опять. На все один и тот же ответ, – поддразнила Эмили. Голос, однако, прозвучал не так легко и беззаботно, как хотелось бы.

– Ответ действительно годится на все случаи жизни. Никаких сомнений, никаких вопросов. Абсолютная, нерушимая уверенность в собственных силах.

А может быть, вождь прав? Вдруг искренний рассказ облегчит давнюю мучительную боль? Ведь она ни разу в жизни никому не рассказывала, почему так боится воды. Даже Абигайл не знала, как родился леденящий душу страх.

– Матушка умерла в родах. Младенец, мальчик, тоже умер. – Воспоминания заполняли душу, теснились, обгоняли друг друга. Эмили невольно прижалась к Лахлану в поисках тепла и защиты. – До этого несчастья отец обожал меня и называл драгоценной доченькой. Был добрым и ласковым, часто улыбался. Он очень любил маму. После ее смерти безмерно горевал. А нежность ко мне обернулась ненавистью. Оказалось, что в безвременной кончине виновата лишь я: родилась девочкой, и потому маме пришлось рожать еще одного ребенка – сына и наследника. В первый месяц отец едва не спился – днем и ночью пытался утопить горе в вине. – Эмили до сих пор помнила неприятный терпкий запах – им пропитались и дыхание отца, и вся его одежда. А сама она в то время была всего лишь маленькой, одинокой и испуганной девочкой. – Однажды я пришла к нему поздно вечером. Хотела утешить и утешиться. Мечтала, чтобы он обнял меня и снова, как бывало, назвал своим сокровищем. Но все оказалось иначе: отец отверг утешение и даже не захотел прикоснуться. Начал кричать и обвинять. Твердил, что я пустое, бесполезное создание. Говорил, что, когда животное производит на свет ненужное потомство, весь помет топят. А раз от меня все равно нет никакого толку, то и меня надо было утопить сразу после рождения. – Ее голос сорвался. Прежде чем продолжить, Эмили пришлось немного помолчать, чтобы восстановить дыхание. – Потом отец с трудом поднялся на ноги и грубо схватил меня за шиворот. Потащил, как мешок с мукой, и зачем-то постоянно бил в живот. Было очень больно. Я плакала и умоляла отпустить, но он словно ничего и не слышал. Продолжал невнятно бормотать – кажется, о том, что бесполезных щенков непременно следует топить. Вынес меня за порог дома и потащил к маленькому пруду за домом. Вода была совершенно черной и очень страшной. Я принялась отчаянно кричать и даже визжать, но никто не пришел на помощь. А отец зарычал, как раненый зверь, и швырнул меня в пруд.

Рассказывая, Эмили внезапно и остро ощутила тот давний ужас, словно вновь неумолимо сомкнулась над головой тяжелая черная вода и почти остановилось дыхание. Тогда она пыталась барахтаться, но стало еще хуже – ведь плавать ее не научили. Голова поднялась над водой лишь один-единственный раз. Смерть подошла совсем близко… но в это мгновение сильная рука отца подхватила и вытащила ее из холодной воды в ледяной ночной мрак. Она отчаянно закашлялась. От воды, кашля и рыданий едва не задохнулась. Отец прижал Эмили к груди. Начал обнимать, растирать, бормотать жалкие и ненужные слова раскаяния. Бережно и заботливо понес в дом. Всю дорогу качал, словно младенца. Но ей хотелось лишь одного: вырваться на свободу и убежать как можно дальше от этого страшного, пусть и родного, человека.

Когда вернулись домой, Эмили с недетской силой отчаяния разорвала отцовские объятия и прижалась к доброй экономке, которая еще не спала, обняла ее за ноги и долго-долго рыдала.

– Отец приказал приготовить горячую ванну и дать горячее питье. На следующий день, едва только он появился в моей комнате, я закричала от ужаса. Он молча повернулся и ушел из дома – надолго. Вернулся уже вместе с мачехой Сибил и двумя девочками – они стали моими сводными сестрами.

Эмили страдала от одиночества и до боли нуждалась в отцовской любви. И все-таки больше не могла выносить его близости и прикосновений. Сибил благополучно завершила разрыв, начатый в минуту пьяной ярости. Вот так и случилось, что к тому возрасту, когда девочка смогла осознать причину страшной жестокости, было уже поздно – отец и дочь оказались совсем чужими людьми.

– С тех пор отец не пригубил ни единой капли вина. Даже когда Сибил требовала отпраздновать рождение долгожданного сына, он налил в бокал чистую воду.

Эмили настороженно взглянула на Лахлана. Что скажет об этой ужасной истории вождь? Глаза сурового воина наполнились гневом и состраданием. Странно, но чувства немедленно нашли отклик в ее собственном теле, в самых потаенных местах.

Эмили осторожно освободилась из объятий и встала. Балморал не пытался удержать, и все же она отошла как можно дальше – в противоположный угол комнаты. Словно защищаясь, скрестила руки на груди.

– Ну вот, теперь вы все знаете.

– Твой отец обезумел от горя.

– Да.

– И все же горе не оправдывает жестокости. Сотвори подобное любой из воинов клана, я бы убил на месте.

Эмили вздрогнула: да, вождь говорил вполне серьезно.

– Я не хотела его смерти. Ведь он мой отец.

– Больше он тебя не трогал?

– Никогда.

– И все же жестокость ранила слишком глубоко.

– Можно сказать и так. Впрочем, боязнь воды обычно не причиняет особых проблем. Как правило, удается скрывать ее от окружающих. А в лодку приходится садиться редко – только тогда, когда похищают.

Лахлан не улыбнулся мимолетной шутке.

– Плавать ты так и не научилась?