невинных предметах. Тогда Дэвид предложил ей заняться созданием чудовищ. Из печи выходили глыбообразные тела с длинными шеями, а острые клыки и загнутые растопыренные когти, которые она с таким трудом лепила, спекались вместе, формируя перепончатые лапы и смешные головы. Когда Гвендолин рассказала Дэвиду, какими она их задумывала, он разразился смехом, а затем, почувствовав, что она расстроена, вежливо стал убеждать ее, что они на самом деле выглядят как ужасные чудовища.

Несмотря на то что кулинарные усилия Гвендолин явно не увенчались успехом, ограничения в питании Дэвида стали приносить плоды. Красные пятна на лице и шее мальчика исчезли, его перестали мучить приступы тошноты, рвоты, понос прекратился. Естественно, Элспет говорила, что все это оттого, что в желудке у мальчика пусто и что он непременно умрет на следующий день, если ему не дать какой-нибудь настоящей пищи. Гвендолин же была уверена: Дэвид получает достаточное количество хлеба и воды и его организм вполне может не принять и их. Удивительно, но этого не происходило. Несмотря на то что ребенок оставался бледным и слабым, пять дней прошли без приступов. Если это и не доказывало, что болезнь мальчика вызвана пищевым отравлением, то могло свидетельствовать, что его организму почему-то подходит не любая пища. Значит, рассуждала Гвендолин, если тщательно следить за его питанием, у него появится шанс отдохнуть и набраться сил. Если завтра он по-прежнему будет себя хорошо чувствовать, она попробует дать ему новое блюдо – яйцо или кусочек сыра, а затем посмотрит, как его организм отреагирует на это.

– Когда я смогу снова выйти на улицу? – спросил он, неохотно откусывая раздувшуюся руку хлебного воина.

– Не так быстро, – ответила Гвендолин. – Нам нужно подождать, пока тебе не станет лучше.

– Мне уже лучше. И я устал все время лежать в постели.

– Я знаю. Но твой отец приказал без его разрешения не покидать замок. Если ты хочешь погулять, то должен спросить его позволения.

– Он не приходил ко мне уже несколько дней, – пожаловался Дэвид. – Он куда-нибудь уехал?

– Нет.

Мальчик нахмурился.

– Тогда почему он не приходит навестить меня?

– Наверное, очень занят. Возможно, он придет к тебе сегодня, тогда ты спросишь разрешения выйти на улицу.

– А если он не придет, ты поищешь его и попросишь за меня?

– Нет.

– Почему?

«Потому что у меня нет сил взглянуть ему в лицо», – беспомощно подумала Гвендолин.

Она не видела Макдана с того самого вечера, когда он привел ее к себе в комнату. Он хотел наказать ее, и ему это удалось, правда, таким способом, который она себе и представить не могла. Вместо того чтобы ударить ее, он окутал ее темными чарами вожделения, заставив ее страстно желать его. Каждое нежное прикосновение к ее коже, каждый поцелуй, запечатленный на ее груди, ощущение прижавшегося к ней теплого и сильного тела, крепкие объятия, дарившие ей чувство безопасности, – все это привязывало ее к Макдану сильнее, чем самые крепкие цепи. Той ночью внутри нее зажегся яркий огонь, и теперь каждый раз, когда она думала об Алексе, это пламя вновь охватывало все ее существо. Он пытался взять ее силой, но на самом деле силы не понадобилось. Она сама легла с ним, раскрылась ему навстречу, предложила ему себя, она сама хотела его. Потом, когда все закончилось, она свернулась клубком в своей постели, и стыд жег ее, подобно иссушающей лихорадке.

Ее клан был прав, с отчаянием думала Гвендолин. Она шлюха.

Несмотря на то что она намеренно избегала Макдана, Гвендолин не сомневалась, что как только лэрд узнает об избранном ею необычном методе лечения его сына, он тут же устроит ей допрос. Ее уверенность подкреплялась тем, что остальные члены клана считали, что Гвендолин намерена уморить мальчика голодом. Но Макдан не искал встречи с ней. Стало совершенно ясно, что он приказал остальным не вмешиваться, поскольку с того первого утра, когда Элспет и Алиса заявили, что заставят Макдана остановить ее, никто не оспаривал ее права ухаживать за Дэвидом. Алекс не проявлял желания увидеть ее или сына, но, видимо, хотел дать ей еще одну возможность вылечить Дэвида.

– Если мне нельзя выйти, то могу я хотя бы сесть у окна и смотреть, что происходит во дворе? – спросил Дэвид, заставляя ее отвлечься от тревожных мыслей. – Там так шумят.

Гвендолин поднялась со стула и подошла к окну. Толпа Макданов с изумлением наблюдала за въезжающими в ворота Гарриком и Квентином, за которыми следовала молодая женщина верхом на великолепной белой лошади. Каштановые волосы женщины толстыми спутанными прядями спадали ей на плечи, а ее элегантная алая накидка для верховой езды была изорвана и заляпана грязью. Несмотря на неопрятный внешний вид, женщина с царственной холодностью взирала на сгрудившихся вокруг нее Макданов.

– Боже милосердный, – воскликнула Гвендолин, – это Изабелла!

Дэвид мгновенно откинул одеяло и приник к окну.

– Это твоя подруга? – спросил он, выглядывая во двор.

– Она дочь лэрда Максуина.

Ради всего святого, что здесь делает Изабелла?

– У нее всегда такой недовольный вид?

– Боюсь, что да.

– Смотри, Лахлан предлагает ей что-то выпить, – заметил Дэвид. – От этого ее настроение должно улучшиться.

Гвендолин вскрикнула и выскочила из комнаты.