недоступно его рукам. И это было радостью. Столетия назад он научился впитывать от жизни любое удовольствие, которое его адские обстоятельства разрешат.

Когда она проснулась, то, повернувшись, смерила его взглядом сонно-сексуальных глаз. Три вихра ее непослушных густых волос дико вились. Теперь он имел представление о том, о чем может знать только любовник — как она выглядит с утра, с розовым ото сна лицом, припухшими губами и спутанными короткими темными кудрями. При пробуждении ее взгляд был мягким и теплым, больше, чем немного ошеломленным, и очень чувственным. Настоящий мужчина захочет схватить ее в руки и проглотить ее.

Он представил себя выходящим из зеркала, сдергивающим ее джинсы вниз, беря ее неистово и быстро, затем бросая ее во внедорожник.

Но он знал себя гораздо лучше, чтобы не поддаться заблуждению, что он сможет быть «неистовым и быстрым» с Джессикой. Неистовым? Да. Быстрым? Нет праведности в аду. Если бы он начал, то был бы не в состоянии остановиться, а ее жизнь и его месть имели гораздо большее значение, чем его похоть.

Сегодняшний день был для обеспечения необходимыми товарами, продовольствием, красками, иглами и охранными камнями.

Завтрашний день будет для предъявления прав на свою женщину. И на следующий день, и следующий после следующего. Как только она будет в безопасности, он посвятит каждую секунду своей свободы от зеркала для полного предъявления прав на Джессику Сент-Джеймс.

— Мне упаковать эти вещи для Вас, сэр? — спросил продавец.

Кейон кивнул, посмотрев туда, где должна была стоять Джессика. Последний раз он видел, как ее руки были скрещены на ее щедро одаренной груди, прижимая их вместе и при этом еще сильнее поднимая их, ее нижняя губа надулась и восхитительно выдавалась вперед, и она нетерпеливо вышагивала по кругу.

Ее там не было.

Проклятье, куда она делась? Он сказал ей не двигаться. На английском языке. И со слухом, насколько он знал, у нее было все в порядке.

— Сэр, Вам нужна еще палатка?

— Нет, — прорычал Кейон, уставившись на мужчину, который теперь стоял спиной к нему у того же прилавка, где несколько мгновений назад была его женщина.

Было ли это причиной, почему Джессика ушла? Мужчина начал приставать к ней? Он убьет сукиного сына.

Кейон оценил нарушителя. Мужчина был высок и крепко сложен, одет в черные брюки, черные ботинки и черный кожаный жакет. Его длинные темные волосы были заплетены, скручены и обвязаны кожаным ремнем.

В такой манере когда-то Горцы носили свои волосы, даже до времен Кейона. Когда они не были осветлены лимонным соком перед сражением, чтобы заставить выглядеть себя более устрашающими по сравнению с женоподобно опрятными римлянами.

Мужчина был высокого мнения о себе; это со всей очевидностью проявлялось в том, как он стоял и как вел себя. Он был слишком высокомерен. Кейону он не понравился. Не понравился вообще. Если ублюдок произнес хоть одно оскорбительное слово Джессике, он был мертвецом.

— Джессика! — рявкнул он. — Где ты, девушка? Ответь мне!

Ответа не последовало.

Он осмотрел магазин, ища макушку ее головы, ее блестящие черные локоны. Ее нигде не было видно. Куда она ушла?

Он не мог глубоко слушать ее, он не мог подчинить ее, но он подозревал, что основательный осмотр магазина выявит ее присутствие. У нее был уникальный опознавательный знак — участок спокойствия и тишины среди галдящего мира.

Он потянулся своими чувствами, чтобы раскинуть широкую сеть для исследования.

Но почувствовал, что кто-то исследует в ответ, от неожиданности и свирепости этого он вздрогнул.

Он немедленно мысленно построил стену, одну за другой, ограждая себя. Закрываясь от этого чертова напора.

В таких стенах он никогда не нуждался прежде.

Никто когда-либо не был в состоянии исследовать его, даже Лука со всей его темной магией. Это была одна из вещей, которые приводили в бешенство этого вора. Лука, даже после тысячи лет непрерывного накопления мощи и знаний, все еще не мог исследовать его. Хотя он никогда не переставал пробовать, и это убеждало его в том, что Кейон знал заклинания, которые до сих пор были скрыты от него, и решил любым способом заполучить их (никогда не прекращая поиска).

Ни разу во время исследований, предпринятых Лукой, Кейон не чувствовал что что-нибудь касается его мыслей. Тревейн был не в состоянии даже отдаленно пробраться в его мозг.

Но сейчас он почувствовал отчетливый удар по своим мыслям. Отчетливое присутствие, хотя что-то смутно говорило ему, что это присутствие обладало такой сложностью характера, было настолько древнее его, что он с трудом назвал бы его… ну… человеческим. Или если и было, то отличалось от любого человека, с которым он когда-либо сталкивался.

Сосредоточив свои мысли, он направил их обратно на того, от кого это пришло, пробуя изолировать его.

Мужчина у прилавка внезапно оглянулся, его пристальный взгляд беспокойно обыскивал магазин.

Необычные золотистые глаза натолкнулись на Кейона и оглядели стойки с одеждой и проходы с кемпинговым оборудованием. Это были древние, знающие глаза, полные суровых тайн.

Это были глаза больше, чем простого друида.

Кейон обогнул стеклоглазого продавца и подошел к нему, отодвигая стойки одежды со своего пути.

— Кто ты, черт возьми?

— Кто ты, черт возьми? — прохладно бросил в ответ мужчина. Мягко. Высокомерно. Человек стремительно приближался к Кейону и, конечно, Горец без малейшего колебания встретил соперника.

Они встретились в проходе, остановились на расстоянии полудюжины шагов и начали кружить друг против друга, прицениваясь, как два темных, диких животных, готовящихся бороться за территорию и подтвердить свои права.

Кейон почувствовал быстрый обстрел сокрушительными ударами по мысленным стенам, которые он установил. Он пропустил их, анализируя и оценивая силу своего противника.

Тогда он яростно ударил в ответ. Только один раз.

Этого удара должно было хватить, чтобы почти расколоть голову.

Если его противник и почувствовал что-нибудь, он никак не показал этого. Кем был этот мужчина?

— Где моя женщина? — рычал Кейон.

— Я не видел твою женщину.

— Если ты хотя бы коснулся волоска…

— У меня есть своя женщина. Твоя мне не нужна.

— Ты желаешь умереть, горец.

— Нет. — Рассмеялся мужчина. — Положим, такая мысль посещала меня некоторое время назад. На ледяном выступе Манхэттенского пентхауса.

Мужчина говорил ерунду.

— Теперь уходи и я не убью тебя.

— Не могу. Я пришел за прогулочными ботинками для моей жены. Она хочет получить их сегодня и от этого зависит ее хорошее настроение, что очень важно. — Интонация его голоса была дразнящей, а улыбка — тестостероном высшего качества, оскалом со смутной насмешкой.

Такую улыбку обычно использовал только Кейон.

Ох, да, мужчина, бесспорно, желал умереть.

Неизвестно, как, возможно, поступил бы Кейон, если бы не почувствовал в этот момент на своем