– В чем она заключается? – спросил Василий.
Тот даже не обернулся к нему.
– Он еще удивляется! – сказал Судейкин. – То кулаков покрывал… То кампанию всеобщей коллективизации дискредитировал…
– А вы помолчите! – оборвал его старший, и – Василию: – Пошли!
Они двинулись к выходу. Муся преградила дорогу Василию, глядела на него скорбно и потерянно.
– Не волнуйся, – произнес Василий. – Это какое-то недоразумение. Я скоро вернусь.
– Прощай, Вася! – она поцеловала его и сказала спокойно: – Вещи необходимые пришлю.
– Прощай, Муся!
– Я буду ждать тебя.
Все четверо вышли. Муся осталась недвижной и глядела куда-то в угол.
Муся сидит одна-одинешенька на пустынном речном берегу. Уже высоко поднялось солнце, стремительно проносятся над речной гладью береговушки, топают на пристани проснувшиеся пассажиры, поскрипывают сходни под тяжелыми сапогами грузчиков, а она не шелохнется, будто спит. Смотрит в туманную речную даль, где скользит еле различимая черная точка, похожая на такую же шуструю береговушку. Но эта черная точка заметно приближается, вырастает и обретает знакомые очертания станционного катера. Сидит за рулем один Судейкин. Василия нет.
Муся встала, спустилась по берегу к самому урезу воды. Судейкин вырулил на песчаную отмель, лихо выпрыгнул из катера, даже не поздоровавшись с Мусей, словно ее и не было здесь. На лице его играла злорадная усмешка.
– Где Василий? – сухо спросила Муся.
– Ваш муж отстранен от должности. Его попросили задержаться… до выяснения обстоятельств.
– Это какое-то недоразумение, – машинально повторила Муся давешнюю фразу Василия.
– Недоразумение то, что вы руководили станцией. А я переживал.
– Ну что ж, зато теперь вы довольны, – сказала Муся.
– Пока еще нет. Вот когда я вас отсюда вытряхну, тогда успокоюсь. – Он повернулся уходить и через плечо бросил: – Почвенную лабораторию сегодня же освободить. В ней будет мой кабинет. Вам подготовить дела к сдаче, – и ушел.
Утро. Проснулись дети: Володя, черноголовый мальчик, в трусиках и в майке делает зарядку, Наташа все еще лежит в своей кровати, закинув руки за голову, смотрит в потолок. А мать, безучастная ко всему, сидит за столом все в той же одежде, в которой была возле реки, смотрит долгим невидящим взглядом куда-то в окно – по всему видно, что она и в руки ничего не брала.
– Мама, а где папа? – спрашивает Володя.
– Папа заболел. Его увезли в Якутск.
– В больницу? – удивляется Наташа, приподняв голову.
– Да, в больницу.
Володя перестал делать свою гимнастику, спрашивает тревожно:
– Мама, что-нибудь серьезное?
– Пока еще трудно сказать, – отвечает, помедлив, Муся. – А вам придется в Москву ехать, к бабушке.
– Ой, в Москву! – закричала Наташа, вставая с кровати. – Да здравствует Москва! Ура-а!
– Значит, бабушка ждет нас? – спрашивает Володя.
– Конечно. Она письмо прислала.
– Мама, а наша бабушка старенькая? – Наташа подходит к матери, обнимает ее за плечи, старается заглянуть в лицо, расшевелить ее или насмешить. – Она, поди, чепец носит, как в книжках?
– Она всегда по моде одевалась, – ответила мать, грустно улыбаясь.
– В школе говорят, что пароход пристает прямо к лесному берегу. Можно брусники набрать, пока он стоит, – сказал Володя.
– Ой, мы наберем брусники для бабушки! – обрадовалась Наташа.
– Вот и молодцы, – сказала мать.
– А как же папа? – спросил Володя.
– Я тут погляжу за ним. Поправится он – тогда и мы приедем в Москву. А за вами тетя Ирина прилетит. Ей телеграмму дали.
Муся в лаборатории упаковывает зерно в пакетики, надписывает их, складывает в стопки.
– Марфа, это вот образцы «урожайной». А здесь «магницкий овес».
– Я боюсь перепутать… У меня голова дырявая, – говорит Марфа.
– Я все записала… И в каталогах все есть…
– Вы уж погодили бы до приезда новенькой, – говорит Марфа.
