Хозяин налил медку себе и Аржакону. Муся пить отказалась.
– Як вам с большой просьбой: нельзя ли у вас выкроить небольшую деляну? Для моих опытов. Мы все это оплатим вам, по договору.
– Какие же вы опыты хотите провесть? – спросил хозяин.
– Я хочу вывести такой сорт пшеницы, чтобы он созревал и здесь, и в Вознесенском… Повсюду в Якутии.
– Хорошее дело! Ну что ж, столкуемся.
– Ваше дело толковать, мое дело выпивать, – сказал Аржакон, поднимая кружку.
– На здоровье! – сказал хозяин.
Контора опытной станции. За столом сидит Василий. Рядом на стульях Муся и Судейкин.
– Как же так случилось, Сидор Иванович, что вы отобрали дом у Филата Одинцова? – спросил Василий.
– Очень просто – экспроприация экспроприаторов, – ответил бойко Судейкин.
– Какой же он экспроприатор, если у него не было батраков? – спросила Муся.
– Все равно – жил на широкую ногу. То есть паразитически-буржуазный образ вел.
– Он плотник… Середняк! Я проверяла! – крикнула Муся.
– За счет кого же он паразитировал? – спросил Василий. – За счет вас?
– Ну, это не обязательно, чтобы лично кто ему прислуживал. Он всех обирал.
– Каким образом? – спросил Василий.
– Больше всех наживался за счет продажи хлеба, – ответил Судейкин.
– Чей же он хлеб продавал? – спросила Муся.
– Свой.
– Ну и вы свой продавали бы, – сказал Василий.
– А у меня его сроду не было, – с гордостью ответил Судейкин.
– Почему? Земля-то у вас по едокам была поделена.
– Потому что у него скота много было, навозу то есть. Две лошади, две коровы да свинья с поросятами. Опять для наживы…
– И вы бы развели скот. Что в том плохого? – спросил Василий.
– А то, что я артель создавал, а он в сторону глядел.
– Мало ли кто куда глядел. Это еще не основание для репрессии. И я бы вам советовал написать письмо в РИК, чтобы пересмотрели дело Филата Одинцова.
– И не подумаю. И вам не советую связываться с его сыном. Это как же, оказывается, поддержка всяким элементам?
– А вы читали статью товарища Сталина насчет головокружения от успехов? – спросил Василий.
– Читал. Но я теперь не занимаюсь коллективизацией, значит, она меня не касается.
– Правильно! – улыбнулся Василий. – А ты оборотистый!
– Мы приехали сюда новые сорта пшеницы выращивать, а не заниматься глупостями! – вмешалась Муся.
– Вот как! – Судейкин весь залился краской и встал. – Классовая борьба поважнее всех наших пшениц и овсов. Я свое дело сделал – предупредил вас. Поступайте как хотите. – Судейкин вышел.
– Вот блоха-то на теле классовой борьбы, – усмехнулся Василий. – Ну, что будем делать?
– Надо ехать на заимку. У меня на подходе несколько колосков олекминской пшеницы. Проведу опыление там, на месте… Чувствую – тут что-то интересное может завариться.
– Ну, добро! Бери Марфу, Люсю, и Аржакон вас доставит. А я утрясу это дело в районе.
Аржакон, Муся, Марфа и Люся подходят к заимке Пантелея. Хозяин с хозяйкой встречают их еще на дороге.
– Проходите в избу! – приглашает Авдотья.
– Нет, сегодня нам некогда, – говорит Муся. – Пантелей Филатович, для начала нам хватит восьмой части десятины. Вы нам отмерьте. А рассчитываться будем так: подсчитаем средний урожай на вашем поле, и сколько придется на осьмушку, заплатим по базарной цене. Согласны?
– Дело, – ответил Пантелей. – Дак вы проходите на поле, а я сейчас принесу сажень и колья.
Пшеничное поле. Четыре женщины, пригнувшись, начали свое нелегкое кропотливое дело. А в летнем северном небе ходят кругами острокрылые стрижи. Они резвятся и над затерянной в тайге заимкой, и над обрывистыми берегами широкой таежной реки.
Василий едет по реке на катере, смотрит на далекие берега, на безоблачное белесоватое небо.
Впереди показался город Якутск. Василий останавливает катер в затоне и говорит мотористу:
– Ждите меня здесь. В случае необходимости справьтесь в райзо. Пока! – Василий уходит.
