– Пойдемте.

Василий и Судейкин двинулись к конторе.

– Извиняюсь, вы не комсомольцы? – спросил на ходу Судейкин.

– Я член партии, а жена выбыла механически, – ответил Василий.

– Извиняюсь, это вам минус.

– Почему?

– Не работали с ней по единой линии, вот она и выпала из рядов.

– Она беспартийный большевик.

– Ну, тогда мы и ее должны охватить.

– Чем это ее охватить?

– Программой всеобуча. Изучение противогаза, винтовки образца девяносто первого дробь тридцатого годов, комплексом ГТО, стрельбой по мишени.

– У нее теперь своя стрельба пойдет на опытном поле.

– Какая стрельба? Неорганизованная стрельба строго запрещается.

– Успокойтесь… У нее организованная.

И на поле возобновилась прерванная работа.

– Ближе! Но! Ближе! – покрикивает Чапурин на лошадь и идет за сохой, насупленно смотрит в землю.

– Та-ак, та-ак, – повторяет Марфа, придавливая одну за другой доски, пытаясь не отставать от сноровисто сеющей Муси.

А над их спинами, как песня жаворонка, протяжно льется заунывная «ырыата» Аржакона.

Короткая якутская весна протекает бурно; еще только вчера на голых речных берегах, в глубоких и черных проемах обнаженного леса чуть желтели ивняковые островки, а сегодня зазеленел подлесок, выбросила клейкие, резные листочки береза, окуталась салатным пушком лиственница. Еще только вчера табунились стайками над рекой утки, а сегодня одинокие селезни тоскливо жмутся к камышовым зарослям, где на гнездах сидят их присмиревшие подруги; еще вчера в сизом, вязком небе тянулись частые клинья гусей и журавлей, а сегодня по вечерам с глухих болот на таежных распадках послышались гортанные, высокие клики журавлиных песен, и на ранней светлой зорьке почти незакатного дня с черных укромных проток да заводей ударил раскатистый трубный зов одинокого оленя.

Весна и лето слились в одном ликующем порыве пробуждения – взять от солнца, от земли, от этого теплого ветра, от влаги все для короткой и бурной жизни.

На полях опытной станции, где еще только вчера сеяли, сегодня густо зеленеют всходы, и две одиноких фигурки – Муси и Марфы – склонились в прополке и кажутся совсем точками на этом мягком огромном разливе зеленей.

Маленький Володя подбегает к пропольщицам и кричит:

– Мама, сегодня день давно уж кончился. Папа говорит: ночь началась. Спать пора.

– Ах ты, мой звоночек! – Муся берет его на руки. – Значит, маму пожалел?

– Нет, я тебя не жалел. Это папа меня послал.

– Слышишь, Марфа? Начальство приказывает бросать работу, – говорит Муся.

Марфа встала с колен, с трудом разогнула спину, уперев руки в поясницу.

– О господи боже мой! Спина одеревенела. – Оглядывает прополотую полосу. – Ну, Марья Ивановна, за вами и на четвереньках не угонишься.

– Это не я тороплю, Марфа, – время гонит. Если трава забьет всходы, тогда пиши пропало, не успеют они созреть.

– Так-то оно так. Потянем их. Господь даст – и вызреют.

– Тут, как говорится, на бога надейся, но сам не плошай. А вот с опылением нам вдвоем не справиться. Надо бы еще кого-то пригласить, – говорит Муся.

– Хотите, я племянницу позову?

– Где она? Что делает?

– В школе учится, в восьмом классе.

– Это хорошо. Это у нее вроде практики станет… Пригласи.