для Гермеса все кончится хорошо.

Для отстраненного от работы Гермеса дни тянулись мучительно. Выражений солидарности и уважения, приходивших не только из других городов, но и из других стран, было недостаточно, чтобы заглушить чувство обиды и польстить самолюбию, оскорбленному вынужденным бездействием в ожидании суда. Джулии Гермес старался показать, что не теряет мужества и выдержки, однако на самом деле он страдал от ощущения своей ненужности и от мысли, что случившееся с ним – результат коварного, продуманного в мельчайших деталях плана, вряд ли связанного только с отчаянием убитого горем отца или жаждой мести обиженного коллеги.

В эти дни он много думал о дочери. Почему Теодолинда до сих пор ему не позвонила? Он решил сам позвонить ей: пусть Теа услышит правдивые объяснения, ведь Марта не тот человек, который постарается представить ей объективную картину.

Он мысленно разговаривал с дочерью, когда Эрсилия позвала его к телефону. Звонила Елена Диониси, его адвокат.

– Есть новости? – спросил Гермес.

– Есть, причем, я полагаю, хорошие. – Голос Елены звучал обнадеживающе.

– Выкладывай.

– Слушай меня внимательно. Твой недоброжелатель, задавшийся целью опорочить тебя, сделал очередной ход.

– И что ж тут хорошего?

– То, что у нас появилась возможность узнать, откуда ветер дует.

Перед Гермесом лежал популярный иллюстрированный журнал, раскрытый на странице с броским заголовком: «Развлечения хирурга на берегах Сены». Рядом с заголовком журнал поместил фотографию девятилетнего Камилло, пространная подпись под которой недвусмысленно давала понять, что в смерти мальчика виноват «горе-онколог, чудовище, запустившее руку в карман своей жертвы». Далее следовала фотография Гермеса и Джулии в Париже.

– Так будь добра назвать мне этого типа.

– Я узнала, откуда взялись фотографии в газетах.

– Не тяни, говори прямо. Если это агентство, то какое?

– «Капитоль». Они предусмотрительно разделили снимки между самыми известными газетами, а остатки получила мелюзга.

– Да, но кто это все снимал? Кто посягнул на нашу частную жизнь, когда каждому дураку известно, что закон за такие вещи по головке не гладит?

– Кое-какие данные у нас уже есть. Я понимаю твое нетерпение, и все-таки позволь заметить тебе, что ты слишком торопишься. Не хочу сказать, что ты должен носить меня на руках, но я бы не возражала, если бы мой клиент признал, что я не даром ем хлеб.

– Я это признаю. Не обижайся, Елена, я говорю то, что думаю. Между нами не должно быть недомолвок. Извини, я погорячился.

– Это ты меня извини. Мы в самом деле продвинулись на несколько шагов вперед. Установили фотоагентство. Теперь важно выяснить, от кого оно получило снимки. Задача трудная, но выполнимая. Положись на меня.

– Если бы я на тебя не полагался, то давно бы нашел себе другого адвоката.

В дверях гостиной появилась Эрсилия.

– К вам бригадир Карузо, – шепотом сказала она.

Гермес прикрыл трубку рукой.

– Пригласи его, пусть войдет. – И, заканчивая разговор с Еленой, сказал ей на прощание: – Будут новости, звони в любое время.

Кармине Карузо вошел в гостиную бесшумно, сказывалась многолетняя работа сыщиком. Это был редкий тип сицилийца – голубоглазый блондин. Долговязый, сутуловатый, он держался с подобострастием чиновника старой закваски. Судя по тому, как неуверенно он продвигался по изысканно обставленной гостиной, в полицию он пришел из крестьян. Его наметанный глаз участника многих обысков в богатых домах моментально отметил все дорогие детали обстановки – ковры, картины, мебель, старинные вазы.

Гермес пошел ему навстречу, надеясь, что полицейский принес разгадку таинственной истории. Тот начал без обиняков:

– Из всех вопросов, на которые вы ждете ответа, я пока что могу ответить на один. Зато у меня точный ответ. И очень интересный.

Этот полицейский с самого начала был уверен в невиновности Гермеса и попросил у него разрешения провести собственное расследование.

Гермес показал на широкий диван:

– Садитесь.

– Разве что на минутку, – согласился Карузо. – Через полчаса я должен быть на работе. – Открыв черную сумку, он достал из нее большой конверт. – Здесь все, что на сегодняшний день мне удалось установить. Если кто-то узнает про мою помощь вам, меня обвинят в служебном преступлении. Тогда мое дело дрянь. – Он улыбнулся. – Вместо одного потерпевшего будет два.

– Не беспокойтесь, все останется между нами, – взвешивая на руке конверт, заверил полицейского Гермес. Он даже Джулии ничего не говорил о попытке Карузо докопаться до истины.

– За вами следили, профессор. Везде. За вами и за синьорой де Бласко охотились фотографы «Детектив интернешнл», а эта контора держит свои агентства по всему свету, во всех крупных городах мира. Они занимаются вами уже четыре года. Здесь, – он показал на конверт, – все подробности.

– Четыре года! – с отвращением повторил Гермес. – А кто заказчик?

– Сегодня вечером у меня встреча с одним человеком. Он мой старый должник. Думаю, от него я узнаю имя того, от кого пошла вся эта туфта.

– Значит, обвинение и история с фотографиями – два звена одной цепи, – вслух подумал Гермес.

– Потерпите до вечера, профессор. Вечером у нас будет полная информация.

Задавать сейчас вопросы не имело смысла. Оставалось ждать. Когда Карузо ушел, Гермес набрал номер Марты, надеясь поговорить с Теодолиндой, и узнал от слуги, что Теа уехала с матерью в Сен-Мориц. Он позвонил в «Палас».

– Синьорина еще не приехала, – сказал портье, который узнал Гермеса по голосу. – Соединить вас с синьорой?

– Я хотел поговорить с дочерью. Не знаете, когда она должна приехать?

– Не знаю, профессор.

– Если приедет, пусть мне позвонит. Скажите, что я жду ее звонка.

Пьерджильдо Гранди, молодой предприимчивый журналист, охотник за великосветскими сенсациями, связанными с громкими именами, скользнул к Марте под одеяло. Роскошное ложе дорогих гостиничных апартаментов заставляло его намного болезненнее переживать свой позор. Он оказался в положении, хуже которого для мужчины не бывает. Несколько осечек подряд! Добрых полчаса он силился распалить себя, прибегая к самым предосудительным ухищрениям, но бурная эротическая фантазия не принесла желанных результатов, так и не приведя в боевую готовность его мужской арсенал. На лице незадачливого любовника блестел холодный пот.

Волнующая воображение перспектива переспать с Мартой мгновенно утратила для шустрого газетчика всякую привлекательность, едва перед ним предстало во всей красе ее обнаженное тело: оно было бы совершенным, если бы не длинные рубцы в нескольких местах, особенно – под грудью.

Пьерджильдо Гранди шрамы внушали страх. Глянцевитые рубцы ассоциировались у него с отвратительными липкими змеями, застывшими в ожидании жертвы и в любую секунду готовыми пустить в ход смертоносный яд.

Этот необъяснимый подсознательный страх он открыл в себе, когда ему было восемнадцать лет. Во всем виноват первый любовный опыт, оказавшийся для него неудачным. Она преподавала физкультуру в лицее, ей было тридцать шесть лет, а он учился в выпускном классе. Когда она разделась, Пьерджильдо увидел на