– Мамочка, мамочка… – шептала Шура, забившись с зажженной свечой в угол, за штабель мешков с каменным углем. Это, как ей казалось, было самое безопасное место в доме. Шуру охватывал ужас – как бы не наделать пожара. Но и задувать свечу страшно. Она знала, что полная темнота подействует на нее точно так же, как стук вагонных колес, – она раздавит ее, сделает похожей на сумасшедшую. Тогда фрау Бальк избавится от нее. И Иванок не сможет ее найти, когда придет время.

Фрау Бальк приказывала ей во время объявления тревоги закрывать дом и спускаться в бомбоубежище. Ближайшее бомбоубежище находилось в одном квартале, через три дома, под продуктовым магазином. Все лето там работали русские военнопленные. Углубляли подвалы, вытаскивали землю, бетонировали, на машинах подвозили огромные блоки тесаного камня, усиливали своды, сооружали ступени. Несколько раз, это было в ту пору, когда фрау Бальк редко покидала город, Шура вместе с ней спускалась в это бомбоубежище и была поражена его размерами и прочностью. Казалось, что никакая сила не сможет сокрушить эту твердь и погубить здесь живое. Но Шура среди чужих чувствовала себя еще хуже.

Самолеты налетали снова и снова. Бомбы падали где-то в центре и в долине, в районе бараков военнопленных и ост-рабочих. Шуре стало страшно, что под бомбами могут погибнуть ребята из Гольтяева, с которыми год назад ее везли сюда в одном вагоне. Особенно жалко было Володю. Он страдал от фурункулов и нуждался в медицинской помощи. Он тосковал по дому больше других. Переживал за маму. Такое случается. И такие долго здесь не живут. За долиной и ручьем, в буковом лесу, уже целое кладбище умерших русских рабочих и военнопленных. В основном их привозят из лазарета. Иногда из тюрьмы, куда отправляют проштрафившихся.

Гул самолетов вскоре затих. Улетели. Но взрывы все еще содрогали землю и глухим глубинным эхом отдавались в горах. Это взрывались бомбы замедленного действия. О них ей рассказывал Арним Бальк. Во время одного из налетов он остался вместе с нею и тоже прятался в подвале дома. Фрау Бальк уехала на ферму, и в бомбоубежище они не пошли. В ту ночь бомбы взрывались еще несколько часов после того, как английские самолеты исчезли за черными горами.

Шура взяла горящую свечу и поднялась по ступенькам в гостиную. Пахло дымом, и она испугалась, что горит дом. Кинулась к окну, приподняла светомаскировку и выглянула на улицу. Город горел. Зарево стояло повсюду. Оно приподнимало небо, делало его неестественным, зловещим. Ближайший пожар полыхал где- то в районе бомбоубежища. По Domstrase проехала пожарная машина, потом другая. В сторону пожара бежали какие-то люди. Она даже не смогла разглядеть, кто это был, солдаты или гражданские. Перебежала к другому окну, выходящему во дворик. Здесь была выбита нижняя шипка рамы. Стекло разлетелось вдребезги. Видимо, от взрывной волны. Светомаскировка оказалась нарушенной. И Шура принялась поправлять черную штору. В это время успела заметить, что кто-то осторожно пробежал под самым окном, пересек по периметру дворик и исчез возле сарая, где хранился различный хозяйственный инвентарь и велосипеды.

В какой-то миг Шуре стало не по себе. На человека, спасающегося от бомбежки или, наоборот, бегущего на пожар, эта тень не походила.

Утром, чуть свет, в окно с крыльца постучали. Шура тут же открыла. На крыльце стоял местный полицейский и двое мужчин в форме лагерных вахманов. Полицейского она знала, потому что он иногда заходил к фрау Бальк, и вдвоем с хозяйкой они подолгу сидели в гостиной и пили кофе. Кофейник Шура уносила и подогревала по нескольку раз. Полицейский когда-то дружил с покойным мужем фрау Бальк, ходил с ним в горы на охоту. Он никогда не появлялся с пустыми руками, всегда приносил какое-нибудь угощение. Говорил фрау Бальк несколько теплых слов, целовал ей руки. Потом вручал пакет, в котором фрау Бальк находила то, что давно уже исчезло с прилавков магазинов.

Лица вахманов и полицейского были осунувшимися, словно на них накинули сетку усталости. Форма перепачкана сажей и глиной. По всему было видно, что они не спали всю ночь.

Полицейский спросил, дома ли фрау Бальк?

– Нет, герр полицейский, фрау Бальк сейчас находится в деревне, – ответила она по-немецки, не поднимая глаз.

– А ты никого здесь не видела минувшей ночью?

– Нет, герр полицейский, никого.

– Где ты была во время налета?

– Дома, – призналась Шура. – Я пряталась в подвалах. Внизу.

– Нельзя нарушать общие правила. Во время авианалета необходимо быть в бомбоубежище. – Он еще раз внимательно посмотрел на Шуру, окинул взглядом всю ее тонкую фигурку, застывшую в позе покорности и послушания. – Но ты правильно поступила, что в эту ночь осталась дома. Бомбоубежище разрушено до основания. В него попала крупная авиабомба. Проклятые томми. Они убивают детей и стариков.

Немцы боялись, что при подлете самолетов английским пилотам с земли могут подавать сигналы. Но в это утро они искали вовсе не сигнальщиков.

– Да, и вот еще что: необходимо навести порядок вокруг дома. Там упало дерево. – И полицейский указал на окно, выходящее во дворик. – Видимо, его сломала взрывная волна. Дерево необходимо убрать.

– Хорошо. Я все сделаю. Я знаю, как это делать. В сарае у фрау Бальк есть пила и топор. Я справлюсь.

– Дерево очень большое. Хорошо, что оно упало рядом с домом и не повредило крышу. Я пришлю двоих рабочих. Передай фрау Бальк, что пусть она ни о чем не беспокоится, я обо всем позабочусь.

– Хорошо, я все передам фрау Бальк.

– Если увидишь каких-либо подозрительных людей в одежде военнопленных или ост-рабочих, немедленно сообщи либо фрау Бальк, либо нам в полицейский участок. Ты все поняла?

Полицейский заставил ее повторить его приказ. Она повторила. Уходя, когда их не слышали вахманы, он спросил ее:

– Твои родители из прибалтийских немцев?

– Нет, герр офицер, я русская.

Полицейский хмыкнул, но то, что «остовка» назвала его господином офицером, явно польстило ему, и он сказал:

– Передайте фрау Бальк, что она хорошо заботится о твоем воспитании.

– Спасибо, герр офицер, я непременно передам фрау Бальк ваши слова.

Полицейский снова издал неопределенный звук и вышел не попрощавшись. Шура некоторое время продолжала стоять перед захлопнувшейся дверью с опущенной головой – вдруг господину офицеру взбредет в голову зачем-нибудь вернуться?

После визита полицейского и вахманов из ост-лагеря Шура накинула пальто и вышла на улицу. Она взяла метлу и ведро и принялась подметать вокруг дома. После того как мусор и черные хлопья пепла были убраны вокруг фасадной части дома, она заглянула во дворик. Это был огромный сук, оторвавшийся от дерева, росшего в углу дворика возле мусорного бака. Дерево было похоже на ясень. Ясени росли по краям оврагов вокруг Прудков. Шура осмотрела сук и сразу сообразила, что его можно распилить на дрова. Фрау Бальк конечно же понравится ее бережливость. Дрова можно сложить возле сарая, под навес. А мелкие сучья порубить и связать в веники, опять же для растопки печей. Так они делали в Прудках. Но одной с этим огромным суком ей и за день не справиться.

Дверь сарая почему-то оказалась приоткрытой. Виднелась темная щель. Шура посмотрела на дверь, на висевшую внизу замочную накладку и начала вспоминать, ходила ли в сарай фрау Бальк после того, как Шура в последний раз подметала дворик и брала в сарае корзину для листвы. Нет, фрау Бальк в сарай не ходила.

Шура подошла к двери и прислушалась. Внутри стояла тишина и холодный влажный сумрак. Она осторожно открыла дверь. Дневной свет хлынул внутрь сарая на пол, выложенный из серого тесаного камня, на ряды ящиков, на инструменты, разложенные на полках, на садовую тачку и корзину для сбора листвы. В Прудках в таких корзинах носили сено. Корзина оказалась не там, где Шура оставила ее несколько дней тому назад. Она взяла садовую пилу и топор. Пила висела у двери. Неподалеку от входа в деревянной колоде торчал и топор. В глубину сарая она бы не пошла. Когда выходила, прикрывая за собою зверь, ее охватил мгновенный страх, что она даже вскрикнула и торопливо накинула на пробой кованую массивную накладку. Мгновенно вспомнилась косая угловатая тень крадущегося человека, которую она видела ночью