этого не замечали, да и я в то время себе не доверяла; но вот теперь получила этому объяснение.
Нет, я не могу этого принять… не вижу, каким образом преступления такого масштаба могли бы укорениться в нашем цивилизованном государстве. Даже у фабрикантов есть тщательно прописанные права, гарантируемые Председателем! Ни-Со-Копрос основан на справедливой коммерции.
И закон, и права постепенно выхолащиваются — ведь даже гранит подвержен эрозии. Пятая из моих «Деклараций» указывает, как извращается закон. Это цикл столь же древний, как племенная рознь. Начинается он с невежества относительно Других. Невежество порождает страх. Страх порождает ненависть, а ненависть порождает насилие. Насилие подпитывает дальнейшее насилие, пока единственным законом не станет все, чего только ни пожелает самый сильный. В корпократии это Чучхе. Чего желает Чучхе? Создания, подчинения и аккуратного уничтожения фабрикантов.
Ваше свидетельство, несмотря на мои протесты, должно быть сохранено в том виде, в каком вы его даете. Я… э-э… мы должны идти дальше… Как долго вы наблюдали за описываемой вами бойней?
Точно сказать не могу. Может быть, десять минут, а может, и час. Помню, как Хэ-Чжу молча вел меня через пищевой блок. Чистокровные играли в карты, ели лапшу, курили, посылали сообщения, шутили, занятые повседневной жизнью. Как могли они, зная о том, что творится на нижней палубе, так… невозмутимо там посиживать, словно на их судне обрабатывались не фабрикантки, а сардины? Почему не вопила их совесть, требуя положить конец этой бойне? Бородатый охранник, подмигнув мне, сказал:
— Поскорее возвращайся, милашка.
В поезде метро, направляясь обратно в ночлежку, я среди раскачивающихся пассажиров видела мертвые тела на монорельсе. Поднимаясь по лестнице, я видела, как поднимаются они над камерой казни. Войдя в свою комнату, Хэ-Чжу не стал включать соляр; он лишь приподнял на несколько дюймов жалюзи, чтобы огни Пусана разбавили темноту, и налил себе стакан соджу. Покинув плавучую бойню, мы с ним не обменялись ни словом.
Я единственная из всех своих сестер видела истинную Экзальтацию и оставалась в живых.
Наш половой акт был безрадостным, непривлекательным и неизбежно импровизированным, но он был актом жизни. Звезды пота на спине Хэ-Чжу были его даром мне, и я собрала их своим языком.
Затем молодой человек нервно закурил Мальборо и в тишине с любопытством стал разглядывать мое родимое пятно. Уснул он на моей руке, придавив ее. Будить его я не хотела; боль превратилась в онемение, онемение — в булавки и иголки; наконец я изогнулась и выскользнула из-под него. Накинула на Хэ-Чжу одеяло — ведь чистокровные могут простудиться невесть отчего в любую погоду. Город готовился к отбою. Расплывчатое его сияние меркло по мере того, как выключались РекЛ и огни. К этому времени последняя прислуга из последней очереди уже должна была умереть. Производственная линия бойни стала, должно быть, чистой и беззвучной. Мясники, если они были фабрикантами, уже находились в своих дортуарах, если же чистокровными, то пребывали дома, в кругу семьи. Завтра Золотой Ковчег поплывет в другой порт, где переработка фабрикантов начнется сызнова.
В ноль часов я приняла Мыло и залезла под одеяло к Хэ-Чжу, согреваясь его телом, живым и юным, несмотря на весь ужас, свидетелями которого мы стали. Этот ужас и заставил нас заглушить воспоминания о плавучей бойне — тем способом, что свойствен мужчине и женщине.
А вы не испытывали злости к нему и Апису из-за того, что они продемонстрировали вам творящееся на Золотом Ковчеге, не позаботившись адекватно подготовить вас к невероятному шоку?
Нет. Какие слова могли бы они употребить?
Утро принесло с собой жаркую влажную дымку. Хэ-Чжу принял душ, затем поглотил огромную чашу риса, маринованную капусту, яйца и суп из морских водорослей. Я помыла посуду. Мой чистокровный любовник сидел за столом напротив меня.
Я заговорила — впервые с того момента, как мы оказались над линией извлечения протеина.
— Этот корабль должен быть разрушен. Все корабли-бойни в Ни-Со-Копросе, подобные ему, должны быть потоплены.
Хэ-Чжу согласился.
— Верфи, на которых они строятся, должны быть уничтожены. Системы, которые их обслуживают, должны быть ликвидированы. Законы, которые позволяют существование таких систем, должны быть отменены.
Хэ-Чжу согласился.
— Все потребители, чиновные и Советники в Ни-Со-Копросе должны понять, что фабриканты являются чистокровными — что чистокровными являются все, независимо от того, в матке они произросли или в маточной цистерне. Если убеждение не сработает, то вознесенные фабриканты должны сражаться вместе с Союзом для достижения этой цели, прибегая к любой необходимой силе.
Хэ-Чжу согласился.
— Вознесенным фабрикантам необходим Катехизис, чтобы определить их права, обуздать их гнев и направить их энергию в нужное русло. Я — та, кто составит эту декларацию прав. Станет ли… сможет ли Союз распространять такой Катехизис?
— Это именно то, чего мы ждем, — сказал Хэ-Чжу.
Многие свидетели-эксперты на вашем процессе отрицали, что «Декларации» могут быть произведением фабрикантки, вознесена она или нет, и заявляли, что в действительности они написаны анонимом из Союза или из числа чистокровных Аболиционистов.
Только леность ума заставляет «экспертов» отрицать то, чего они не в силах понять!
Я, одна только я, более трех недель писала «Декларации» в Ульсукто-Чо, за Пусаном, на уединенной чиновной вилле с видом на дельту Наклона. Во время их сочинения моими консультантами были судья, геномист, специалист по синтаксису и генерал Ан-Кор Апис, но Вознесенные Катехизисы «Деклараций», их логика и этика, провозглашенные на моем процессе «самым отвратительным злодеянием в анналах социального отступничества», являются плодами моего, Архивист, разума и вскормлены теми событиями, о которых я рассказывала вам нынешним утром. Никто другой не прожил этой жизни. Мои «Декларации» зародились, когда Смотритель Ли калечил Юну-939, они были вскормлены Бум-Суком и Фаном, укреплены попечительством Мефи и Настоятельницы, произведены на свет на корабле-бойне Папы Сонга.
И вы были схвачены вскоре после завершения своего текста?
В тот же день. Поскольку моя функция была выполнена, оставлять меня на свободе было опасно. Мой арест был драматизирован для Масс-медиа. Я вручила Хэ-Чжу свои «Декларации» на сони. Мы в последний раз посмотрели друг на друга; ничто так не красноречиво, как молчание. Я знала, что больше мы никогда не встретимся, и он, возможно, знал, что я это знала.
На краю той усадьбы, несмотря на загрязнение, живет небольшой выводок диких уток. Геномы с отклонениями дают им приспособляемость, которой недостает их чистокровным предкам. Полагаю, я чувствовала родство с ними. Покормила их хлебом, посмотрела, как перепончатые лапы заставляют покрываться рябью хромированно-яркую поверхность воды, потом вернулась в дом, чтобы наблюдать за представлением изнутри. Единодушие не заставило себя долго ждать.
Шесть авиеток крадучись прошлись над водой, одна приземлилась в саду. Выпрыгнув из нее, принудители зарядили кольты и с показной храбростью поползли по-пластунски к моему окну, подавая друг другу руками множество разных знаков. И двери и окна я оставила для них открытыми, но те, что пришли меня арестовывать, разыграли зрелищную осаду со снайперами, мегафонами и взрывающейся стеной.
Вы, Сонми, хотите сказать, что ожидали этого налета?
