Всегдашний запах Вили, похожий на чуть прогоркшее топленое масло, ударил ему в нос. Он едва не попятился.
— Роксана не должна знать, что я здесь.
Вили хихикнула:
— Что у вас на уме, милый?
— Можешь помочь мне?
— Говорите, Йезад-джи.
— Как сейчас лотерея?
— То вверх, то вниз. На собственные сны я могу положиться. С другими я теряю деньги. Беда в том, что сон у меня нынче не тот, что прежде.
Вили поправила выбившуюся прядь волос и разгладила скомканный ворот халата.
— А что это вы вдруг «Кубышкой» заинтересовались?
— Да это временно… — Йезад колебался. — Деньги потребовались. Хочу сделать сюрприз. Роксане.
— Пара голубков!
— Можешь подсказать номера на сегодня?
— Мне ночью снился такой ясный сон, что на сегодня номера просто с гарантией.
— Что тебе приснилось?
Вили застенчиво опустила глаза:
— Очень интимный сон.
Почуяв, что он не собирается расспрашивать, Вили продолжила сама:
— Впрочем, что ж не рассказать — я ведь не отвечаю за то, что во сне происходит, правда? Иду я по Гранд-роуд, ищу себе бюстгальтер. Останавливаюсь у прилавка, где приличный выбор. Продавец спрашивает: «Какой вам номер?» Я говорю: «Мой обычный, 34А».
Йезаду сделалось неловко, но Вили уже понесло:
— Он качает головой, а сам на мою грудь смотрит. Нахально так смотрит. И говорит мне с сальной улыбочкой: «Мадам, ваш номер не 34А. Я уже много лет в этом бизнесе, мне достаточно одного взгляда на ваши прекрасные формы, чтобы понять, что вы носите 36С».
Йезад не удержался и бросил быстрый взгляд: грудь Вили выглядела как всегда — нечто бесформенное под нелепым халатом.
«Перестань пялить глаза, — говорю я этому бесстыжему,
На этой точке Вили перешла с драматического тона на деловой:
— Вы меня поняли, Йезад-джи? Сегодняшний лотерейный номер 36. Тройка — первая карта, которую вынут из «Кубышки», шестерка — последняя.
Йезад достал из бумажника десять рупий.
— Можешь поставить на 36?
— А который сейчас час? Первую карту в девять вынимают, надо поспешить!
Она заторопилась в соседнюю комнату, принесла линялое желтое шифоновое сари и стала наворачивать прямо поверх халата.
— А где у меня булавки? Помогите заколоть сари, Йезад-джи. На плече, на талии и здесь, на спине. Так. А этой я заколю сари на животе. Готово. Спасибо, милый.
— Пожалуйста.
Вили посмотрелась в зеркало — фас и профиль — и осталась довольна.
— Если успею, то завтра получите восемьсот десять рупий за свою десятку.
— А когда мы узнаем результат?
— В полночь, когда вторую карту вынут. Зайдете?
— Подожду до утра. Спокойной ночи. — И, оглянувшись, добавил: — Добрых снов.
* * *
Свет потушили часа два назад, а Джехангир все ворочался с боку на бок, не в силах заснуть. Топчан поскрипывал от каждого движения, и он боялся, как бы мама не пришла посмотреть, в чем дело. Мучимый разладом, который будто поселился в доме как мерзкая тварь, он изо всех сил сжимал кулаки, чтобы не расплакаться.
Отцовская злость — не вспышки гнева, как полыхнувшая молния и гром, после которого опять ясно, и солнце светит, и отец улыбается. Теперь совсем другое — тупое раздражение, которое не проходит много дней.
А в последние недели происходит совсем непонятное. Все время ссоры и ехидные словечки.
Ничего не осталось от нежности его родителей, от счастливых взглядов, которыми они обменивались по секрету (хотя для Джехангира нет секретов, он все видит). Ласковое перешептывание и тихий смех с их кровати по ночам, как колыбельная, под которую он засыпал, зная, что в его мире все хорошо. Теперь все разваливается. Сердитое шипение и тихая перебранка в комнате родителей заставляли его плакать в темноте.
Если б он только мог заработать деньги для мамы с папой. Как Знаменитая пятерка и Секретная семерка — те дети зарабатывали у соседей или бегали по их поручениям. Им и деньги-то не на важные вещи требовались, как ему, они покупали себе лакрицу и всякую другую ерунду. Мороженое; Как же все несправедливо, он никогда не будет так весело жить, ни у кого из тех детей не было больного дедушки, которому нужно много дорогих лекарств. Это дедушка виноват, что папа с мамой ссорятся.
Джехангир повернул голову к дивану: спит дедушка или лежит с закрытыми глазами. Он слышал дедушкино дыхание, руки его сейчас были в покое. Лекарства стояли на столике. Джехангир взял на себя обязанность подавать дедушке таблетки и стакан воды. Иногда дедушка кашлял, нечаянно выплевывая таблетки. Джехангира пронзало сочувствие, он вытирал воду, стекающую на подбородок и грудь деда, уговаривал его сделать глубокий вдох (вдох-выдох, дедушка, вдох-выдох), попробовать еще разок и хорошенько запить водой.
О чем думает дедушка, когда лежит в одиночестве целыми днями? Он никогда не жалуется. О том, какие недобрые дядя Джал и тетя Куми? А может быть, о том, куда денется, если папе все надоест и он прикажет ему уходить? Бедный дедушка, такой старенький и слабый, и все эти боли, от которых он охает и постанывает, хоть и старается скрывать (только не от Джехангира, потому что он все видит).
Джехангир снова расплакался, мимолетное недовольство перешло в тоску. Он слышал, как доктор Тарапоре по секрету сказал маме, что дедушке станет хуже, что его нельзя вылечить, что ему будет все труднее управлять руками и ногами.
«Затруднения с локомоцией будут нарастать», — сказал доктор.
Темнота расплывалась от слез. Раньше он не знал, что ночь может быть полна жизни, как день, и расплываться может как день. А вдруг удастся заработать деньги, если предложить тете Вили помогать ей в разных делах? И тете Дейзи с первого этажа. И Мурад — они могли бы работать вместе. Вместе они могли бы выполнять серьезную работу и зарабатывать больше денег.
Убаюканный надеждами, он наконец уснул. Ему снилось, будто дедушка быстро передвигается на костылях, и все ему аплодируют. Но вдруг дедушкины движения замедляются — что-то не так с одним из костылей. Он уже на кухне, когда становится ясно, что верхняя часть костыля превратилась в здоровенную баранью лопатку. Папа достал из ящика большой нож и точит его, чтобы нарезать мясо, но мама говорит: нет, как же папа будет передвигаться? И началась новая ужасная ссора, они кричали друг на друга, пока дедушка не сказал, что это ничего, он справится. Он передал баранью лопатку папе и Мураду, у которого слюнки текли, и стал показывать, как ходит на одном костыле, но упал на пол. Мама закричала, что папа из жадности хочет убить ее бедного отца, что от такого количества красного мяса у папы повысится холестерин и он оставит ее вдовой с двумя детьми…
