– Ладить? Это как?

– Легко.

– Как вы с Фроськой ладили?

– А что – «с Фроськой»? – слегка напряглась она.

– А вот это что?

Я указала на элегантные часики на руке моей ретивой начальницы.

– Ничего. Часы, а что это ещё может быть…

– Именно! Прямиком с часового завода. И Фросик вам их «подарила»?

– Ну, знаете ли… Она сказала, что тогда как бы партию списали…

– Списали?!

– Ну да, брак.

– Списали прямо как бы к Фросику в карман?

– О подарках не принято спрашивать.

– А я бы поинтересовалась, на вашем месте.

– Давайте-ка будем каждый на своём месте, – сказала Татьяна Степановна, резко прервав меня.

Я так и осталась с открытым ртом и застрявшими в нём аргументами, а она уже бодро шагала к морю, и открытая по моде «от Зайцева» до четвёртого позвонка спина её немодно выражала «высокое возмущение».

Вот уже вторые сутки активно бодрствую. Всё это время в диком напряжении – сна ни в одном глазу. Лежу ночью, хочу уснуть, а напрасно – мысли в голове агрессивной толпой без устали всё митингуют и митингуют… Не помогало даже классическое – «считать до трёх». Так и считала до шести – пока не зазвонит будильник.

Настроение у всех аховое. Однако жизнь продолжается. Закончиться она может только одним способом – я напишу заявление под диктовку Татьяны Степановны, куплю билет на поезд, скажу всем последнее «прости» и уеду в Москву. Но я этого не сделаю даже под страхом купания в одной лоханке со спрутом.

Рутина, рутина…

Билеты, купленные для «москвичей», сданы в кассу. Все ходят мрачные, чего-то выжидают. И тут подступил день отрядных именин – будет традиционный «огонёк» и поздравления всех родившихся в этом месяце. Не отменяю мероприятие, хотя в отряде положение такое, что веселиться вряд ли искренне получится. Но я упорно иду своей тропой, хотя азартных зрителей на обочинах становится всё больше, я это с прискорбием наблюдаю.

К десяти утра испечён торт – воздушный, благоухающий и – абсолютно гулливеровских размеров, заказывали в кондитерской Лао. Поставили его на большом столе в банкетном зале. Праздник начнётся в пять. После обеда вбегает в мою Голубятню, весь «в мыле», Огурец – нет, не вбегает, он просто нагло врывается! Без стука и «разрешите» – и сразу орёт:

– А хотите загадку?

– Ну что ещё? – говорю недовольно, однако стараюсь быть корректной.

– Дано: сегодня отрядные именины, привезли торт, вотта-а-а-акой! Ловите?

– Поймала. И что?

– Так вот. Кто-то залез в банкетный зал и…

– Говори же – что, подъели уже? Вот нетерпение!

Я в бешенстве.

– Не-а, не угадали.

– Ачто… ещё?

– Думайте.

– Торт… испорченный оказался? Кто-то отравился?

– Опять нет.

– Ну, говори уже, хватит дурака валять, – теряю терпение я. – На пол уронили? Или что?

– Кто-то по торту… потоптался.

– Как это?

– Ну так, прямо во вьетнамках.

– Что?!

– Ага. Топ-топ, топает малыш…

– Кошмар какой-то…

– Хорошо ещё, что не слопал, пока топал.

– Торт съели? – временно обрадовалась я – это всё же лучше, чем то, что предлагает мне для окончательного разрыва сердца и сумасхождения Огурец.

Но нет, радость преждевременная и – совершенно напрасная. Действительность по-прежнему беспощадна.

– Не съели, а сели. Уши надо чистить перед едой, вот что, – натужно острит Огурец.

– И что? – тупо спрашиваю я.

– А то. Вопрос такой: можно, чтобы второй торт привезли?

– Обойдётесь, – рычу я.

– Ас чем дети чай пить будут?

– С таком.

– Это неукусно.

Ну, голубчики, баста. Я и сама шутить люблю, но не до такой же степени. Похоже, вошли во вкус. Это уже беспредел. Говорю Огурцу:

– Передай всем – жду в четыре под тентом, у столовой.

– А это обязательно?

– Быть всем. И чтоб без опозданий. Будем разбираться.

– А обратно соберем, больно не будет?

– Как получится.

Итак, кризис, как запущенный фурункул, уже, похоже, перезрел. Единственно уместна «хирургия». Адреналин, говорите, в кровь хлестнул? Ладно, разберёмся. Перед таким ответственным мероприятием надо привести себя, по возможности, в форму. Если сейчас же решительно не переломить ситуацию, начнётся коллективная «гангрена», и жара нам в этом поможет. «Ампутировать» придётся пол отряда.

Однако, нервишки – просто никуда! Руки дрожат – вот вам и тремор в подарок. Левое веко дергается. Общий вид – ужасный. Полезла в аптечку – никаких успокоительных! Пошла к медсестве, говорю – замучила бессонница, она говорит вяло:

– Ничего нет.

– Совсем ничего? Копается в ящичке.

– Есть вот седуксен.

И насыпала в пустую спичечную коробку таблеток. Было уже два часа дня. Хотя бы полчасика поспать! Силы вернулись бы ко мне, и я, возможно, смогу разрулить, наконец, эту ситуацию. Но только немного поспать… Вот всё, что мне сейчас нужно. Полчаса сна. Заглотнула таблетку и прилегла на постель, как была, в одежде. На всякий случай, завела будильник. Вдруг с недосыпу захраплю до вечера? Лежу на левом боку и чувствую, как противно колотится сердце. Прямо где-то в горле.

Пролежала вполне бессмысленно минут пятнадцать – никакого эффекта! Проглотила ещё одну таблетку. И ещё две… Ну и где этот сон?

Хоть бы чуток вздремнуть!

Желание сна стало просто неистовым. Или немедленно уснуть, или – лопнет голова и мозги наружу вытекут, сердце выскочит из груди… Но, как назло, мозгу моему спать, похоже, совсем расхотелось.

А в голове – звон (ладно бы, колокольный, а то, как противные голодные комарихи, звенит…). В ушах вата, на душе – сплошная ноябрьская слякоть.

Это что же – финиш?

Как, однако, всё это скучно.

Мои сногсшибательные гуманистические начинания претерпели ужасное перерождение и закончились,