Напившись «до синих чёртиков», они в сопровождении Карамазов, как безумные, носились от дома к дому, отчаянно стучали в окна, пугая людей дикими выкриками «падъё-ё-ём! который час?», «выпить дадите?», потом, утомившись, ходили по улицам, взявшись под руки, и пели блатные песни.
Концерт закончился хоровым исполнением шлягера пляжного сезона:
«
При этом, как рассказывала медсестра, наблюдавшая это безобразие в окно, раскрепостившаяся Надюха, сняв рубашку и полностью оголив свой плоский торс, размахивала ею над головой, как настоящим знаменем свободы.
… А на следующий день, с утра, в деревню уже прибыла милицейская машина.
Крепко спящих после ночного дебоша девиц с трудом растолкали и, полусонных, под конвоем отправили на вокзал. Сопровождали их двое – Хозяйка и я. В машине наши девицы, уже вполне придя в себя, предприняли попытку взять реванш.
Боже, что только не изрыгали их «невинные» детские уста! Языки их работали, как молотилки. Состязание в остроумии длилось до самого вокзала.
Тамара Трофимовна, однако, их не перебивала, слушала со вниманием, и, мне даже казалось, с некоторым интересом. На обратном пути она мне сказала:
– Вот странное свойство человеческой души – знаешь ведь, что глупость, враньё, а всё равно слушаешь, и даже приятно…
Я промолчала.
– Приятно, говорю, гадости про других слушать, – сказала она, глядя мне в глаза пристально и как будто с насмешкой.
Я опять ничего не ответила – а что скажешь? Каждому – свои развлечения. Не мне её учить этике.
.. Когда поезд тронулся, Надюха, держась за поручень одной рукой, свесилась чуть не до насыпи.
Она кричала и вопила – посылая в мой адрес густым, сиплым баском проклятия (видно, с перепоя и недосыпу голос её страшно исказился).
– Свалишься, шальная! – дергал её за рубашку проводник.
– А может, я хочу, чтобы и эта – она кивнула в мою сторону – тоже небо в клеточку увидела!
И она смачно плюнула в мою сторону. Поезд ушёл, а я всё сидела на придорожной насыпи, ощущая невероятную пустоту – в душе, и тяжесть свинца – во всём своём теле.
Зачем всё так?! Хозяйка, взяв меня за плечи, слегка потормошила и сказала тихо, проникновенно, не свойственным ей тоном:
– Им никто уже не сможет помочь – увы, это их судьба.
Наверное, я слишком громко бормотала… Возможно, я схожу с ума.
Глава 31. А то тут поговаривают разное
Весь следующий день и следующую ночь продолжался «пугачёвский бунт».
– Дурное дело не хитрое, – сказала Ирина, открыв наконец рот для осуждения поведения наших деток.
Они, и, правда, сорганизовались очень быстро. На все мои расспросы – чего добиваются, дружно молчали. А когда я делала обход в вечернее время, Кира крикнула мне вслед из окна своего домика:
– Чего ищете? Чем дальше в лес, тем толще партизаны!
– Ходят тут всякие…
– А потом ложки пропадают!
И – смех. Это, стало быть, я уже – «всякие»?! Приехали. Пора, похоже, распрягать… Ни о какой систематической работе теперь и речи не было. Единственный постоянный работник – Пучок, трудится как заведённый. Он и в школе такой же – учился один из всех ещё до начала нашей просвещенческой «страды».
«Шизик», – говорила о Пучке Татьяна Степановна. Да, действительно, надо было быть «шизиком», чтобы продолжать работать в этих условиях. Анархический раздрай продолжал набирать обороты. Даже Огурец, Ханурик и Жигалов Игорь, мои самые надёжные помощники, мой последний оплот, и те от рук отбились до такой степени, что привлечь их к уборке своей же постели было задачей категорически невыполнимой. Ирочка переживала всё это болезненно. Рушился, ко всему прочему, отдых с детьми. Первый выезд на море – и вот тебе… Кроме того, у неё была устойчивая репутация «контабельной» бесконфликтной учительницы. А тут случился явный конфуз. Она была хорошей мамой, не в пример мне. И ей было вдвойне неприятно, что всё это происходит на глазах её собственных чудесных детей.
Дети её были прекрасно воспитаны и безупречно вежливы – мальчик пяти лет всегда пропускал дам вперед, не садился, если рядом стояла женщина, всегда говорил «здравствуйте, имярек», «спасибо» и «пожалуйста»… И вот попала эта чудесная семья, как кур в ощип, в этот кошмарный дурдом…
О решении Хозяйки оставить на базе с детьми только меня Ирине было уже известно. И она потихоньку уже начала собираться. Рядом с ней суетилась надувшаяся медсестричка – ей тоже завтра предстояло ехать обратно в Москву. И только Татьяна Степановна держалась как ни в чём не бывало. Уверенно и с сознанием дела, а также – собственной незаменимости она наряжалась что ни день, то в новый сарафан, поражая отдыхающих и персонал экстравагантностью покроя «от Зайцева». (Я пыталась ей намекать, что «от» – это французское слова «высокая» и, соответственно, в контексте моды, озаначает всего лишь «высокая мода», а не от кого-то. «Это просто «высокая мода»? – переспросила она разочарованно. Значит, «от Зайцева» – не означает, что сам Зайцев прислал?»
– Не означает.
Кажется, она мне не очень поверила, продолжая лапшу на уши вешать, что это «сам Зайцев прислал» сарафан…) Однако сшиты все эти сарафаны были из яркого ситца – спасибо некой мадам и международному конгрессу. Значит, всё-таки на неё можно положительно влиять?
Как и в первые дни, она регулярно, по часам, ходила на пляж, прихватив в собой корзинку фруктов; когда ей надо было, уезжала тотчас на целый день в Сочи, а вечером просиживала часами у телефона, поджидая звонки по междугородке. На все мои терзания она смотрела мудро – дело, мол, житейское, вполне заурядное, со всяким бывает.
– А что вы хотели? – повторяла она свой излюбленный рефрен. – Настоящий авторитет зарабатывается годами.
О том, что ещё совсем недавно мы были как бы приятельницами, чтобы не сказать – «лучшими подругами», и я ей простодушно поверяла все свои сомнения, она, похоже, забыла. Теперь уже это была весьма строгая моя начальница – лично для меня, знающая наперёд чёткие ответы на всевозможные трудные вопросы.
– Вы меня поняли? – уточнила она, глядя на моё недовольное лицо. – Годами! И потом: нужен ли вообще тот авторитет, к которому вы стремились?
– Я не уверена…
– Минуточку, – она подняла палец вверх, – Не на том вы их хотите подцепить, понимаете? Не на том!
– Я же хочу…
– Постойте, я ещё не всё сказала, – мгновенно меняя тон и весело стрельнув глазами в перламутровых тенях, снова прервала она меня. – Между нами, девочками, говоря, все они ублюдки. И вы это уже, конечно, сами поняли.
– Что?!
– Да, у-блюд-ки!
– Хватит уже!
– А что хватит? Что есть, то есть. Ну, и адреналин, опять же, в кровь хлестнул, как говорят медики. – Вдоволь насладившись произведённым эффектом, она продолжила: – И нечего кривить рот, будто вам туда микстуру налили… Вам мало? Они ещё добавят. И не сомневайтесь.
– Я хочу сказать, что эти дети не всегда отдают себе отчёт в том, что они делают… – всё-таки успела вставить реплику я.
– А, бросьте. Всех их надо по колониям распихать – и чем раньше, тем лучше. А вообще, и с ними ладить можно. Если с колонией пока не получается.
