Как женщина гордая (в первую очередь, своим состоявшимся могуществом), она не подала виду, что недовольна результатом нашей беседы. Маскируясь благодушием, она ещё немного поболтала со мной о том, о сём, и мы мирно вполне попрощались, оставшись каждый – при своём.
Мне иногда казалось, что она испытала бы глубочайшее удовлетворение, если бы ей удалось пронаблюдать моё падение. Если по какой-либо причине я бы запросила пощады… Но впрочем, это были мои досужие домыслы, не более того.
Ничего похожего в её словах, обращенных ко мне, не звучало – ни раньше ни потом. Разговоров с ней у нас потом было множество. А с третьими лицами она обо мне не злословила. Это я знала точно. Благостная внимательность и дружелюбное любопытство, иногда лишь раздражение оттого, что наши мысли никак не сходятся – вот что обычно было написано на её лице…
.. И вот теперь, когда на территории базы появились юные аборигены – в статусе студентов на каникулах, я снова ринулась к Хозяйке за подмогой. Как удержать рвущихся на контакт гормонально расторможенных малолеток от соблазнов «большой жизни»? Никакие запугивания на них не действовали, все мои требования сидеть после десяти вечера в своих домиках воспринимались ими как надоедливый комариный звон.
Хозяйка, не долго собираясь, дала команду: свистать всех ко мне. Девицы, все как одна, были приведены на разборки. Построив их в шеренгу, Хозяйка, вольготно прохаживаясь по кабинету, своим изысканным контральто изрекла:
– Если кому-нибудь из вас, милые девочки и дамочки, придёт в очаровательную головку миленькая идейка укатить в горные дали с каким-нибудь Гаго или Гоги, пеняйте на себя – мало не покажется. Тут уж точно, ни одна клиника не поможет. Не знаю, насколько это их испугало, но многие, прежде чем отправиться на свидание с аборигеном, знакомили меня со своим обожателем и даже его роднёй. Однако знойные и самоуверенные мачо поначалу решили, что это просто неудачная шутка.
Случалось и не без казусов. Особенно повеселила меня Лиля Кузенкова.
Как-то вечером, после ужина, подходит ко мне Кузя, а за ней, «на коротком поводке», перемещается Ашотик – её кудлатый Пятница.
– Ольга Николавна, – говорит она ласково, постреливая намалёванными глазками по сторонам – нет ли свидетелей. Вот тут Ашотик хочет вам что-то сказать.
Ашотик поправляет перстень на указательном пальце (размером с голубиное яйцо), недоверчиво оглядывает меня с головы до ног и замирает как статуя.
Оскорблён что ли? Лиля толкает его в бок и шипит:
– Соображай, Склиф, быстрее!
Тут «Склиф» что-то рыкнул про свои аж 25, потом, широко улыбнувшись на все тридцать два (пополам с позолотой), сказал, церемонно протягивая руку лодочкой:
– Пазнакомица хатите, да? – Свежая мысль. Здравствуйте, Ашот.
– Привет, дарагая!
Улыбка просто до ушей – самоварное золото нещадно слепит мои слабые глаза.
– Вы, вероятно, хотите испросить позволения поговорить немного с моей воспитанницей Лилей?
Его глаза принимают форму огурца.
– Не заходя слишком далеко и не задерживая её надолго.
Ашотик наклоняет голову и прижмуривает глаза, пытаясь меня получше разглядеть – но я смотрю на него весьма серьёзно.
– А может, вы ещё захатити, чтобы я спрашивался, когда девушку захачу пацылавать? Когда она тоже захочит, – неспешно уточняет он.
– Э, нет, – делаю каменное лицо я. – Здесь и спрашивать бесполезно.
– Как это? – хлопает себя по заду Ашотик.
– А так, – говорю я и начинаю загибать пальцы: Сначала справочку принесите с места жительства и копию финансово-лицевого счёта, потом характеристику с места работы.
– Вах! – осклабился Ашотик. – Ты, канешна, шутишь?
– Вовсе нет. А ещё выписку из трудовой книжки не забудьте. И обязательно заверьте в отделе кадров.
Ашотик вконец ошалевает, хватает трясущуюся от смеха Кузю за руку и устремляется к морю. Издалека доносится:
– Она что у вас, савсем психичицкая?
– Около того, – говорит Кузя и ускоряет шаг.
А я кричу им вслед:
– И ещё справку из военкомата – нам «косари» не нужны.
Оба бегут трусцой, на галоп, видно, нет сил от смеха. Однако, поняли меня правильно. Около десяти стук в дверь Голубятни. Я как раз собиралась на обход.
Ашотик торжественно докладывает:
– Ваша девушка адыхаит на своей кровати. Медсестра уже её сматрела.
Проверила наличие в спальне, надо полагать.
– Спасибо, Ашот. Я знала, что ты не подведёшь. Спокойной ночи.
Однако он мнётся, не уходит.
– Что-то ещё? Говорит:
– А завтра снова спаршиваца?
– Ладно, сегодня я добрая. Завтра не надо. Но если припозднитесь, тогда уж точно будет разговор.
Всё это время он стоял, держа правую руку за спиной. И тут он ловко, как фокусник Кио, бросает к моим ногам охапку жёлтых цветов. Я осторожно кладу амброзию на порог Голубятни. Сегодня утром мы с детьми повсеместно истребляли, тщательно выдергивая по всей территории «пищу богов». У некоторых отдыхающих на неё аллергия… У меня, кстати, тоже.
Глава 26. Братья Карамазовы
.. Тут ещё новое дело – появились в деревне два шустрых парня по прозвищу Братья Карамазовы. Ощутимо повеяло криминалом.
Таки вот, эти самые братики-дегенератики, не знаю чем, но моих девиц прельстили в одночасье. Караулить женский корпус ежечасно я, конечно, не могла, да это и вообще было бы невозможно: ведь кроме них, под моей опекой ещё стайка Беевых и Бельчиковых, которые пока на гульки не ходили, но поезд под откос пустить или сигануть прямиком через море в Турцию – это только так. За ними нужен глаз и днём и ночью. А вот как раз после полуночи и начиналась самая духота. А у моря – фантастика. Купанье при луне – отпад. Вот и ищи-свищи наших гавриков, где интуиция подскажет. Одна радость, что все они живут в одном помещении, в десяти метрах от Голубятни.
.. Как-то, убегавшись по горам, по долам в поисках своих заблудших детишек, возвращаюсь в голубятню, язык на плече. И что же я вижу? Сидит на моей постели собственной персоной наш доблестный спасатель Валера. Сомбреро на голове, кружка в руке, улыбка на губах. Хоть меня и взбесила такая наглость, однако вид его был настолько смешон и уморителен, что я не смогла сдержать подобия ухмылки.
Валера, однако, понял это по-своему – как знак одобрения его рыцарского поведения.
– Пришёл вот проверить… проведать. Может, нуждаетесь… А вы всё не идёте и не идёте. Не возраж- ж-ж-жаете? Иккк… Ой, извините… – лепечет незадачливый кавалер.
– Как можно.
– О'кей… – говорит, сдерживая икоту, Валера и посылает мне шикарную улыбку.
Он ставит кружку на тумбочку, закуривает. Едкий дымок ползёт под крышу. Этого ещё не хватало! Каков гусь!
– Не поздновато ли? – говорю я шёпотом, поглядывая на часы-ходики на моей тумбочке.
Он мычит что-то нечленораздельное. Видно, хорошо уже принял.
Подсаживаюсь к нему поближе – мычание усиливается.
– А ребятишки ваши уже спят… А вы всё где-то бродите… А я вот всё сижу… сижу… Вот бидончик принёс… думал, вместе выпьем…