пристрастилась к чтению, читала книжки избирательно – «про любовь». Но вдруг у неё стало резко портиться зрение. Очки носить она не хотела, не удалось даже уговорить хотя бы примерить их… Так и ходила – прищурившись.
Кражи в детдоме почти всегда сопровождались бегами. В конце ноября пропала Лиса (восьмиклассница Инна Лисковская), прихватив кое-что из бытовки второго отряда. Подсчитали ущерб – получилось рублей на двести. Как раз детям выдали зимние вещи – шапки, шарфы, сапожки. Людмила Семёновна предъявила ультиматум – сегодня же отыскать Лису и вернуть вещи, даже дали для этой цели автобус. Лиса – семиклассница. Мать давно сидит, а в их квартире «временно» живёт тётка Инны. Туда мы и отправились. Со мной в экспедицию пошли трое: пострадавшие – для опознания вещей, и ещё один персонаж, знавший дорогу к дому.
Долго мы плутали, пока среди полуразваленных бараков нашли, наконец, нужный нам адрес. Тамошние обитатели почти все уже выехали – жилым помещением и не пахло. Мы порядком устали, выбились из сил и совсем приуныли. Неожиданно наши поиски вполне благополучно завершились – на одном из бараков висит табличка с тем самым номером, который нам и нужен. Вернулся боевой дух. Ребят отправила сидеть пока в машине, водитель пошёл со мной. Ждёт у подъезда. Конечно, «подъезд» – это громко сказано по отношению к некому подобию лаза в этот унылый барак. Дверь с петель давно снята, первые три ступеньки отсутствуют. Чтобы попасть на четвёртую, надо было залезть на ящики, грудой сваленные здесь же, у стенки. Ну, вот и второй этаж. Стучу в единственную затворённую дверь, две другие стоят настежь, из пыльной тишины проёмов тянет нежитью. Нет ответа. Толкаю плечом – дверь легко подалась, а я чуть не упала. Осторожно вхожу. Комнатёнка освещена тусклой лампочкой. Мебели никакой. В углу груда тряпья. Глаза постепенно привыкают к полумраку. Разглядываю помещение. У окна два ящика – один торцом, другой поставлен набок. Имитация стола и стула, надо полагать… На «столе» почти полная бутыль «чернил», на полу – батарея порожних. На «стуле» сидит нечто неопределённого пола и возраста. Присматриваюсь. Всё-таки это мужчина… Верхняя одежда добротная (он в куртке), но ужасно грязная. Под курткой – женская блуза… Волосы длинные, сальные, пейсами висят по щекам. Нечто жуткое смотрит на меня мутными глазами и что-то долго жуёт.
– Здравствуйте, – говорю сдавленным голосом.
Молчание.
– Здесь, извините, живут родственники Инны Лисковской?
Нечто прекращает на время жевать и голосом гермафродита пищит:
– Мариш, выдь, а?
– А кто там? – раздаётся скрипучий голосишко из самых недр логова.
– Тут вот пришли…
Мне становится жутковато. Их целая шайка, похоже… Из-за перегородки выходит Мариша. Ну и видок!
– Здравствуйте. Вы и есть тётя…
Но я не успела завершить вопрос.
– Да уж не дядя. Жор, а Жор, какую тётю ей надо? Твоя тёлка что ли?
– Гони в шею.
– А ну пошла…
И она решительно выдвинулась на меня…
– Я разыскиваю Инну Лисковскую.
– Счас мы тебе разыскнём чего надо.
Из-за перегородки слышится витиеватая брань – точно, здесь их целая свора! Жутковато, однако. Вот вляпалась! Креплюсь, хотя коленки совсем уже макаронные…
Высовывается из-за ширмы круглая как мяч, совершенно лысая голова. Скрипят половицы, и вот обладатель круглого черепа, перетянутого, как скобой, бурым шрамом от виска к виску, весь уже, всей своей чудовищной массой, в «парадной». Видок просто тошнотворный. Бывают же такие типы! Но, похоже, «основной» здесь Жорик, и с этим надо считаться.
– Эт-та, что ли? А стаканчик дамочке дайте! – пускается в любезности он. – А предложите дамочке сесть…
Писклявый немедленно подставил мне «стул» – коробку из-под апельсинов «Марокко». Шикарный жест в мою сторону – я едва успеваю отскочить, буквально влипаю в стену. Бормочу едва слышно:
– Мне бы хотелось узнать, кто здесь родственники Инны?
– Мариш, а что… Инка тю-тю? – спрашивает череп.
– Была на месяцах, – отвечает писклявый.
– Охренели что ли? – орёт Маришка.
Остатки «чернил» тут же окропляют лысую голову.
– Знач так… Никого у нас тут нету, – разводит руками Жорик. – Иди уже, или помогу.
Не дожидаясь дальнейших цэу, я пулей вылетаю из «апартаментов». Уже с улицы вижу – погасили свет, наблюдают из окна. Дети нетерпеливо спрашивают – ну как родичи?
– Нормалёк, – говорю лаконично, но они ждут подробностей. – Процесс протекает гладко, – отвечаю я и плюхаюсь без сил на переднее сидение. – Слава богу, жива…
– Кто? Лиса?
– Да я жива, я! – сердито воплю я. – Ваша любимая воспитательница. А вы что, не рады?
Рассказывать детям все подробности этого ужасного визита как-то… непедагогично.
Так мы и уехали ни с чем. Вернулись в детдом огорчённые и усталые – ни Лисы, ни вещей. На следующий же день позвонила в милицию. Шайку разогнали, но вещей так и не нашли. А Лиса появилась через день после этого, льстиво помахала хвостом, заверив, что никаких вещей в глаза не видела. Прошёл месяц, и потихоньку, неизвестно откуда, стали приплывать украденные вещи – в течение недели всё и вернулось. То в отрядной, то в умывальнике вдруг находились давно пропавшие вещи. Те самые…
Глава 16. Вычли по два червонца – и привет!
Перед очередной зарплатой нас торжественно пригласили на неурочную пятиминутку (усечённый педсовет) – событие для не избалованных такими мероприятиями воспитателей суперважное.
– Чует моя душа, сейчас на нас обрушат неприятность в особо крупных размерах, – сказала Нора. – Не зря же меня вызвали из дома.
– Может, опять закладка в психушку? – выдвигаю ужасное предположение я.
– В таком случае нас вообще бы не поставили в известность. Пришли бы в школу и увезли детей автобусом в Кащенко.
Я взбесилась не на шутку. И хотя Нора пыталась меня успокоить, я всё же настроилась весьма решительно – если в больницу отправят хоть одного ребенка без моего на то согласия (а я его, естественно, никогда не дам), немедленно пойду в горком. А горкома бесстрашная Людмила Семёновна почему-то ещё боялась. Возможно, там пока не сработала «смазка». В своём районе она давно была как рыба в воде. Но горком – это крайняя мера. В случае провала меня уже ничто не спасёт. А дела в детдоме пойдут ещё круче.
– Товарищи! – взволнованно, хотя и без обычной патетики, начала свою речь Людмила Семёновна. (Она даже недовольно сморщила нос и посмотрела на лежавшую перед ней бумажку почти брезгливо, с отвращением почти, её лицо исказила гримаса – так ей неприятно было говорить всё это.) – Надеюсь, вы не поймёте меня правильно.(Мы переглянулись.) Товарищи! – снова возвысила голос она. – Надеюсь также, не надо объяснять, в каких условиях мы все работаем. Дети у нас сами знаете, какие… Трудные дети… Трудные!
Мы согласно и горестно кивали.
– Так и вот… В каждую сдачу постельного белья у нас недостача комплектов…
Мы опять согласно кивали – хотя и менее дружно. Нора незаметно толкнула меня локтем.
– Вот и допрыгались… скоро нечего будет менять.
Мы понимающе посмотрели друг на друга.
– А между тем, – тут она резко понизила голос, будто готовилась сообщить важную тайну, – в среду… будет ревизия.
Наши лица вытянулись в недоумении.
