спинки стульев. Я замерла… Но и это было не всё – самая кроха залезла ещё выше – на плечи этого третьего этажа. Студенты сначала исполнили песню «Колпак наш треугольный». Она вся состояла из одной этой строки. Но повторялась строка всякий раз по-разному: «Треугольный наш колпак» и с разными ужимками и интонациями, ну и так далее… При этом они ещё и стучали себя костяшками пальцев по голове. Но чем больше было веселья на сцене, тем мрачнее делались лица детей. Студенты прибавили «жару», жестикуляция стала почти неприличной. Однако никто в зале по-прежнему не смеялся. Они запели «Дубинушку», и на последнем слове песни с воплем «але-оп!» вдруг стали падать в зал. Дети дружно ахнули. Но когда до контакта с полом оставалось буквально несколько сантиметров, певцы резво вскочили на ноги и, теперь уже с криками «ура!», стали сами себе аплодировать. В зале засмеялись, кое-кто бросился на сцену, чтобы повторить фокус… Пришлось принудительно прервать это стрёмное действо.

Больше из училищ к нам никто не приходил. Видно, кампания благотворительности благополучно завершилась.

Наш первый выход в театр состоялся совершенно неожиданно. В отрядную вошла Людмила Семёновна и, непривычно любезно улыбаясь самой искренней из всего своего необъятного арсенала улыбок, сказала, искательно заглянув мне в глаза:

– Погодка прелесть.

Догадываюсь – готов подвох.

– Да, погодка, и в самом деле, ничего, – нейтрально ответила я.

– Сидеть дома в такую погоду просто издевательство, – продолжала она «удобрять почву».

– О да…

Я уже начинала догадываться, что сегодняшний вечер придётся принести в жертву какой-нибудь очередной бюрократической причуде.

– А не прогуляться ли вам с детишками… – Я затаила дыхание. Дети мрачно насупились. – … Прогуляться… говорю… ну так вы как? Или послать второй отряд?

Ага, ясно – увеселение по разнарядке.

– Куда и как скоро? – сухо спросила я, бегло глянув на часы.

– Автобус дам, – сказала она, быстро выдвинув руку вперёд ладонью. – Вам понравится.

Дети негромко роптали: «Опять утренник… Да шли бы они… в баню!»

Людмила Семёновна, делая вид, что не слышит скверного адреса, по которому незамедлительно посылали всех, кто не нравился или предлагал нечто неприемлемое для нежной натуры воспитанника дэдэ в этот час.

– Да нет же, это совсем не то, что вы подумали, – успокоила Людмила Семёновна. – Это совсем не утренник. Это вечер!

– Какой ещё вечер? Нам и тут вечером ништяк, – решительно взвыли дети.

– «Театр – детям». Это в тюзе. – И шепчем мне на ухо: Уговорите их! Пойти надо хоть кровь из носа… Оттуда звонили! (Палец кверху.) Проверять будут культурный охват.

Пошло нас в тот вечер в театр пятеро. На большее количество приличной одежды не хватило – уже успели или «скрасть» или так уделать… Мы едва успевали к третьему звонку. У входа нас встретила педагог театра. Радушно улыбаясь и подталкивая ребят к вешалке, она шептала:

– Скорее, скорее… Справа, у стенки ваша вешалка. Номерков брать не надо. Пойдёмте же, я вас усажу. Только тихо, пожалуйста!

Однако ребята не спешили в зал.

– А в буфет можно?

– В антракте. Потом, ясно? Только что ведь поужинали.

– Потом всё сожрут, – философски заметил Огурец.

– За мной! И – помалкивать, – шёпотом рявкнула я.

Хватаю за руку самого «голодного», и мы направляемся в зал. В антракте спрашиваю Огурца:

– Ну что, в буфет?

– А я передумал, – раздумчиво, в своей манере, отвечает он. – У меня вот конфеты есть и баранка.

Он достаёт из кармана заначку и делится со мной.

– А спектакль тебе нравится? – спрашиваю я.

– В полном обалдении.

– Ага, так интересно! – поддерживают другие.

Через три часа мы уходили из тюза, и в самом деле, «в полном обалдении». За год мы перебывали на всех спектаклях, и ни разу в зале не было скуки. Правда, мы дважды сидели в ложе (это были отделённые барьером места в девятом-десятом рядах партера), и там были ещё какие-то люди, «критики», которые довольно громко комментировали происходящее: «Вчерашний день… Сукно серое…»

Ну а дети, мои дети были просто счастливы. Такой чистотой дышала сцена! Блистательные репризы, экспромты (а они были на каждом спектакле, мы всё посмотрели по два-три раза), предельная искренность игры, нет не игры – жизни на сцене! – не могли, конечно, не найти отклика в детских сердцах, оставить их равнодушными.

Спектакли никогда не повторялись – в оттенках, нюансах, общем настрое. Актёры всякий раз играли пьесу по-новому.

Из театра в детский дом в тот вечер возвратились новые люди. Наша вселенная продолжала расширяться всё быстрее и быстрее… Однако спектакли о «трудных» они как раз и не любили смотреть. Да и пьесы об этом были, мягко говоря, не очень правдивыми. «Трудные» были огрубевшими сверху, но хрупкими изнутри ангелочками, промученными коварным, коварным, коварным миром взрослых…

Как-то во время второго действия встаёт Беев и, наступая на ноги зрителям, шумно протискивается к выходу.

– Ты куда это? – шиплю я. – Надо сидеть до занавеса.

– А чего я здесь не видел? – очень зло сказал он.

Они-то знали, что это за «ангелочки»? Жестокость в среде детдомовских детей была делом обычным. Они-то знали эту среду не по пьесе… Впрочем, не к актерам претензии. Скорее всего, эти пьесы театру навязали. А ещё не любили наши дети сладенькие фильмы про то, как хорошо живётся дома– с родителями, братиками-сестричками. Особенно сильное раздражение вызвал у них фильм-мюзикл «Мама» с Гурченко и Боярским (Мама-Коза и Волк).

– Что так веселились весь сеанс? – спрашиваю у Бельчикова, когда вышли уже из кинотеатра.

– Барахло, а не кино. Кривляются, как дураки.

– Почему – как? – уточнил ехидный Огурец, и все дружно загоготали.

Не поняли дети высокое искусство… С тюзом, однако, мы подружились. Никогда они нам не отказывали – ни в билетах на спектакли, ни с выездными концертными программами. И вот мы, чтобы не прослыть невежами, решили их порадовать – подготовили «визит вежливости», ответный, так сказать, спектакль. «Бременских музыкантов!» – дружно завопили дети, когда я спросила, что будем ставить. Так и решили – подготовить модных тогда и звучавших из каждого окна в исполнении Муслима Магомаева «Бременских музыкантов». Роли расхватали мгновенно. Самой популярной была роль Осла. Я также была в списке претендентов.

На просмотре (комиссией был весь отряд) победил конкретно мой Осёл – он показался самым убедительным, обскакав всех более молодых Ослов в два счёта. Да, чтобы стать наилучшим ослом, одной молодости явно недостаточно. Тут специальный, ослиный талант надо иметь. И он у меня, как выяснилось, был.

– Ух, ты… – раскрыл рот от удивления Бельчиков, когда увидел меня в образе.

– Что, нравится?

– Вот были бы вы всегда такой…

– Ослом? – хохочу я, польщённая признанием моих «ослиных» способностей.

– Да… то есть, нет. – теряется он. – Я хотел сказать, клёво это у вас вышло.

Я уже не смеюсь.

– Всё с тобой ясно, – говорю вполне серьёзно.

Я наряжена в узкий красный комбинезон – про такую одежду моя бабушка говорила: «повалилась и