Понимаете?

– Но ведь семья же…

– У них не бывает семей! Понимаете?

– Как это?

– А так. И это даже лучше. Они неполноценные.

– Простите… Как это… не полноценные? Да, согласна, есть много запущенных детей, педагогически запущенных… Так они же в этом не виноваты! Я уверена…

– Вы и года ещё не проработали с ними, а я – третий десяток лет на этой работе. Понимаете?

– Ну да.

– Нынешний контингент не способен создавать семьи. И это к лучшему. Естественный отбор, если хотите… Выживут достойные!

– Ужас что вы говорите, – не верю своим ушам я.

– Оно и лучше, когда не встает у Ваньки встанька.

– Но они ведь рожают!

– А вот этого, если вдруг такое случится, и не надо бояться. Главное, чтобы не в детдоме. Пока ещё наше общество не готово к открытию яслей при детдомах. Хотя бы акушера имели, и то неплохо было бы.

Тут у меня просто трясучка началась от возмущения.

– Но это вандализм! Девочке тринадцать-четырнадцать лет, и аборт…

– Кто вам сказал?

– Нора говорила, что в прошлом году делали трём девочкам. Они же потом, вполне возможно, не смогут стать мамами.

– Нора ещё не то расскажет. Вы только её слушайте. Ей-то чего возмущаться? Она ночная, значит, она и несёт ответственность, ведь не на уроке математики они детей делают!

– Разве вопрос в том, в чью смену это случилось? – пытаюсь вывести разговор на позитивное направление. – Что может сделать ночная? Детей надо воспитывать системно, за каждым не углядишь, сторожа на сутки не приставишь. Чтобы ребеночком обзавестись, много времени не надо. А вот привить чувство ответственности за последствия своих поступков – не помешало бы.

– Я и говорю – наказывать. Застукали кого с кем – наказать, не отходя от станка. Тогда у них правильный рефлекс появится, бояться будут.

– Мне Нора рассказывала, что два года назад одну девочку, которая подверглась групповому изнасилованию в стенах своего же детдома, поставили перед линейкой и отчитали – так она потом из окна выбросилась… Это ведь было?

Матрона долго молчала. Потом сказала твёрдо и даже сурово:

– Я тоже тогда была против. Это Валька настояла, твоя предшественница. А надо было сразу стерилизовать, как банку, и в другой детдом пихнуть.

– И всё?

– Так обычно и делают.

– А когда выйдут из детдома… Ведь многим и шестнадцати нет! Как жить?

– Это уже их личное дело.

– Только ли?

– Ну… участкового инспектора по делам несовершеннолетних.

– А ребёнок? Они ведь рожают.

– Слава богу, не в Америке живём. Государство у нас богатое. Вырастим – не вы, так я, воспитателей пока у нас есть.

Странное, весьма странное впечатление произвёл на меня этот двусмысленный разговор. Я так и не поняла, искренне она это говорит или иронизирует, потешается надо мной – просто шутит.

Как-то в столовой дали вчерашние котлеты, не всё съели, что ли, не знаю. А в меню было написано: гуляш. Гуляш тоже стали давать. Но после того уже, как раздали котлеты. И теперь остался свежий гуляш, который, возможно, будут давать завтра. Или не будут. Не знаю, почему это произошло. Тут вечно голодный Бельчиков, швырнув свою котлету в раздаточное окно, громко заорал:

– Челаэк хатит есть!

К нему подошла Татьяна Степановна, она в этот день как раз дежурила в столовой.

– Это ты… человек? – спросила она, поправляя очки, не без иронии.

– Ну что вы! Как вааще можно такое подумать?! Это он вас имел… кхе-кхе… в виду! – тут же встрял острый на язык Огурец, очевидно, отчаянно спасая положение.

– Один ноль в твою пользу, – сказала пионервожатая и пошла к раздат-окну.

– Помойкой закуси… – посоветовал Ханурик.

Но кому именно был адресован этот «классический» совет? Однозначного ответа не было. Я вообще не без печали замечала, что по части юмора у меня с каждым днём все больше трудностей. Вот, к примеру, «юмор» с баней. Постельное бельё меняли по субботам, тогда же дети должны были и мыться. Когда пришли ко мне в субботу, я говорю вечером:

– Ну, кто первый мыться? – С соседями договорилась, что ванная будет в течение часа занята.

– А зачем? – говорят.

– Суббота же!

– Мы в дэдэ потом помоемся.

Так и узнала, что моются они в поддонах для мытья ног, если вообще моются… Скрючившись в квадратном корытце метр на метр, по двое – по трое даже, кое-как развезут грязь по телу – и готово. Такая вот «баня». С большим скандалом добилась ремонта душевых. Малышей водили мыться в городскую баню, старших, после одной неудачной попытки, туда вообще не стали пускать.

– Что они там натворили? – спросила я, опять же, у Матроны.

– Что? А вы не догадываетесь? Все краны посвертывали, у ящиков дверцы поотрывали, во всех углах нагадили, как паршивые котята. И это называется – помывка.

Картина впечатляющая… Душевые наши были не в лучшем состоянии. Удивительная страсть – всё крушить! Я скандалила из-за душевых и с завхозом, и с директором. Требовала отремонтировать и разрешить регулярную «помывку» детей здесь, в детдоме.

– Придут солдатики. Вот их и попросим, – уклончиво отвечала Людмила Сергеевна на все мои просьбы поскорее отремонтировать душ.

Солдатики – это шефы из воинской части «три шестёрки». Я сначала думала, что это такое прозвище, возможно, имеющее прямое отношение к специфике их шефства. Но «три шестёрки» оказались обычными цифрами – номера этой самой воинской части. Однако солдатики всё не шли чинить наш душ. А почему, собственно, солдатики должны? Мы ведь и сами могли отремонтировать душевые. Вот и взялись за это дело самочинно. Не дожидаясь указаний и игнорируя запреты.

И вот – первая настоящая «баня». Идём в свой собственный душ – как на торжество, на великое очищение. Первыми вымылись девочки. Полоскались два часа. Постирушки умудрились там устроить. Потом, когда, распаренные и благодушные, они поднимались к себе в спальни – отдыхать, с мальчишками случился буквально шок….

Идут девицы-красавицы по лестнице в чалмах из полотенец и шлёпанцах, сверкая голыми розовыми пятками и умопомрачительно благоухая смесью «земляничного» мыла и духов типа «Лесной ландыш», – а неумытые пацанята, уже караулившие душевые «в порядке живой очереди» вдоль лестницы, раскрыв рты, на них ошалело смотрят…

Теперь очередь мальчишек.

Говорю:

– Заходите поживее. Иначе до ночи не управимся.

Однако младшие жмутся, не спешат бежать в душ. Боятся?

– А можно, мы потом?

– Потом так потом, – говорю я, смекая, наконец, в чём дело.

Не только среди бывших, но и в моём отряде, я это уже знала от ночной, были такие «гаврики» – не гнушались запугиваниями и прочими «средствами», чтобы принудить тех, кто помладше, к «учёбе», так это у