еще более притупилось 'испытаниями' и обманами, которые он рассматривал почти как законные и допустимые и – поднял его, наконец, к действию. Телеграмма собственным почерком М. была послана Ферну на этот раз из центральных провинций (из Буссавли, я полагаю, где живет один ученик), приказывающая Ферну немедленно отправить пакет по почте в адрес полковника, и Ферн, как я вижу, получил ее вчера до обеда. Таким образом, когда об этом услышите, вы будете знать всю истину.
Я строго запретил передавать мои письма или что-нибудь, имеющее отношение к моим делам, Ферну. Таким образом, м-ру Хьюму, вам и всем другим в Симле дается мое честное слово, что Ферн больше не будет иметь никакого отношения к моим делам. Но, мой дражайший друг, вы должны мне крепко обещать ради меня, никогда никому не рассказывать ни единого слова из того, что я вам рассказал, и менее всего Хьюму и Ферну, если только последний своими выдумками не вынудит вас одернуть его. В таком случае вы можете сказать ему сколько найдете нужным, чтобы заставить его замолчать, однако так, чтобы он не узнал, как и от кого вы узнали. Кроме того, употребляйте это знание по вашему усмотрению. Читайте мое заказное письмо, посланное вчера из Буссавли на ваше имя, вернее, мое письмо Хьюму, читайте внимательно и хорошо подумайте, прежде, чем отправить его, обо оно может вызвать у Хьюма припадок гнева, задеть гордость и заставить сразу уйти из Общества. Лучше держите его как средство для крайнего случая, чтобы, по крайней мере, доказать ему, что я человек, который хочет, чтобы даже благосклонность противников не приобреталась нечестным путем. По крайней мере, я так смотрю на способы, которые мистер Ферн, кажется, весьма расположен применять. Но больше всего, добрый и верный друг, не позволяйте себе неправильно судить о действительном положении нашего Великого Братства. Хотя темной и извилистой может показаться вашему западному уму та тропа и те пути, по которым наших кандидатов ведут к Великому Свету, но вы будете первым, кто одобрит эти пути, когда узнаете все. Не судите по видимости, ибо этим вы можете совершить большую несправедливость и потерять ваши личные возможности узнавать больше. Только будьте бдительны и наблюдайте. Если м-р Хьюм согласится ждать, он получит значительно больше феноменов, чтобы привести к молчанию критиков, которые у него до настоящего времени были. Употребите свое влияние на него. Помните, в ноябре наступит великий кризис, и сентябрь будет полон опасностей. Сохраните при этом крушении, по крайней мере, наши личные отношения. Ферн – страннейший психологический субъект, которого я когда-либо встречал. Жемчужина внутри и истинно глубоко скрыта непривлекательной раковиной устрицы. Мы не можем разрушить ее сразу и также не можем позволить себе терять таких субъектов. Защищая себя, защищаете его от Хьюма. Вообще, я никогда не доверяю женщине больше, чем эхо. Обе женского рода, потому что богиня Эхо, подобно женщине, всегда имеет последнее слово. Но с вашей супругой другое, и я крепко верю, что вы можете доверить ей вышесказанное, если найдете нужным. Но остерегайтесь бедной м-с Гордон. Она – превосходная женщина, но заговорит Смерть до смерти. А теперь кончил.
Пожалуйста, не рассматривайте это, как комплимент, но поверьте мне, когда говорю, что ваши два письма, и в особенности 'Эволюция Человека' – просто великолепны. Не бойтесь никаких противоречий и несоответствий.
Я опять говорю – берите их на заметку и присылайте ко мне, и вы увидите.
Я вас прошу, любезный сэр, заприте это дурацкое письмо, посланное вчера Хьюму в ваш сундук, и путь оно лежит там, пока не потребуется. Я вам говорю, что оно сотворит только зло и ничего другого. К. Х. слишком чувствителен, весьма – он становится в вашем западном обществе настоящей барышней.
Письмо 82
Я хочу поблагодарить вас, мой дорогой г-н Синнет, за личную услугу. Так как К. Х. слишком совершенный Йоги-Архат, чтобы останавливать руку, которая не смущаясь неудачей продолжает попытки поймать тибетского яка за шею и согнуть ее под своим ярмом, то все, что мне остается делать – это снова появиться на 'натакашала' и положить конец представлению, которое угрожает стать однообразным даже для нас, хорошо натренированных в терпении. Я не могу воспользоваться вашим любезным советом писать м-ру Хьюму моим красным цветом, так как это означало бы открыть новую дверь для бесконечной переписки. От такой чести я лучше уклонюсь. Вместо того я пишу вам, посылаю телеграмму и отвечаю на ее обратной стороне для вашего усмотрения. Что это за способ разговора? Почитание может не быть в его (Хьюма) натуре, и никто и никаким образом не претендует и не заботится об этом. Но я полагал бы, что в его голове, которая достаточно способна держать что-либо, имеется место для здравого смысла. И этот здравый смысл мог бы подсказать ему,
– или мы то, на что претендуем, или же нет. В первом случае – как бы не были преувеличены притязания, сделанные в защиту наших сил, все же, если наше знание и предвидение не превосходят его, тогда мы не более, нежели обманщики и самозванцы, и чем скорее он расстанется с нами, тем лучше для него. Но если же мы, в какой бы то ни было степени являемся теми, кем мы претендуем быть, тогда он поступает, как дикий осел. Пусть запомнит – что мы не индусские раджи, нуждающиеся и принужденные принять политических нянек и воспитательниц, чтобы вести нас на поводу. Общество было основано, действовало и будет действовать с ним и без него – пусть он приспособится к последнему.
До сих пор его помощь, которую он упорно навязывает нам, очень напоминает испанских нищих гидальго, одной рукой предлагающих путешественнику свою шпагу для охраны, другой же хватающих за горло – до сих пор, насколько я могу, знать, не была слишком полезна Обществу. Не благотворна ни одному из ее Основателей, во всяком случае той, которую он почти убил в прошлом году в Симле, и которую он теперь беспокоит, приставая к ней, как неумолимая смерть, превращая ее кровь в воду и выедая печень.
Потому я ожидаю от вас, что вы внушите Хьюму, мы 'принесем ему нашу благодарность' лишь в том случае, если он займется своим 'Эклектиком' и предоставит Основному Обществу заботиться о себе самом. Его совет и помощь редактору 'Теософа' без сомнения были полезны и она (Е. П. Б.) очень благодарна ему за это, считая, что в большей же части она обязана вам. Но мы находим нужным заявить, что некоторая черта должна быть где-то проведена между указанным редактором и нами самими, ибо мы не совсем та Тибетская троица, за которую он нас принимает. Потому невежественные ли дикари или Восточники мы в его изображении – каждый хозяин в своем доме, – но мы имеем право знать наши дела лучше и почтительно отклоняем его услуги в качестве капитана вести наш теософский корабль, даже по 'океану мирской жизни', как метафорически выражается он. Мы позволили ему под хорошим предлогом спасение положения с британскими теософами, проветривать свою злобу к нам в органе нашего собственного Общества и рисовать подобия наших портретов кистью, обмакнув ее в желчь, – что еще ему нужно? Я уже указал Е. П. Б. телеграфировать ему в ответ, что он не единственный искусный мореплаватель на свете. Он стремится избежать западных плавучих льдов, а мы держим курс так, чтобы обойти восточные мели. Намеревается ли он в добавление ко всему указывать всем, начиная с Когана и вплоть до Джуль Кула и Дэба, что мы должны и чего не должны делать!? Рам, Рам и священные Наги! Неужели после веков независимого существования, мы должны поддаться чужому влиянию и сделаться марионетками Набоба из Симлы? Разве мы школьники или нечто вроде в его воображении, чтобы подчиниться линейке иностранного школьного учителя?
Несмотря на его дурное расположение духа, я прошу вас рассказать ему, что вы слышали от меня и что я просил вас сообщить ему мой ультиматум: если он не покончит со всеми пересудами и навсегда – я не потерплю вмешательства его мудрости между нашим невежеством и Основным Обществом. Равным образом он не должен вымещать свое дурное настроение на человеке, который не ответственен за наши действия,
