Мой терпеливый друг!

Вчера я послал по почте короткую записку в сопровождении длинного письма Хьюму; оно отправлено заказным где-то в центральной почте счастливым свободным другом; сегодня длинное письмо вам самому, и оно предполагается быть сопровожденным колокольным звоном иремиады, печальным рассказом о расстройстве планов, которое, может быть, заставит вас смеяться, как это было с моим громоздким Братом, который заставляет меня чувствовать себя, как тот поэт, не спящий ночами:

'Ибо душа его светила огнями

Всю ночь перед очами'.

Я слышу, как вы шепотом произносите: 'Что же такое он хочет сказать?' Терпение, мой лучший англо-индийский друг, терпение; и когда вы услышите о неприличном поведении моего безнравственного, смеющегося более чем когда-либо Брата, то вы ясно увидите, почему мне приходится сожалеть, что вместо вкушения плодов Древа Познания Добра и Зла в Европе, я не остался в Азии, во всей святой простоте невежества по поводу вашего образа действий и манер, ибо тогда я бы тоже улыбался!

Я хочу знать, что вы скажете, когда узнаете страшную тайну! Я очень хочу знать, чтобы избавиться от кошмара. Если бы мы теперь впервые встретили меня в тенистых аллеях вашей Симлы и вы потребовали бы от меня всю истину, вы бы услышали ее, но очень неблагоприятную для меня. Мой ответ напомнил бы миру, если бы вы были настолько жестоким, что повторили бы его – знаменитый ответ, данный Уорреном Хастингс 'собаке Дженнингсу' при его первой встрече с бывшим правителем после своего) возвращения из Индии: 'Мой дорогой Хастингс, – спросил Дженнингс, – возможно ли это, что вы такой великий мошенник, как говорит Бэрк и чему весь совет склонен верить?' 'Могу вас уверить, Дженнингс, – был печальный и кроткий ответ, – хотя я иногда вынужден казаться людям мошенником, в моих собственных глазах я таким никогда не был'. Я жертва искупления за грехи Братства. Но – к фактам.

Разумеется, вы знаете, я думаю, Старая Леди рассказала вам, что когда мы берем кандидатов в ученики, они дают обет держать в секрете и хранить молчание в отношении каждого получаемого ими указа. Нужно оказаться годными для ученичества, прежде чем обнаружить годность для адептства. Ферн находится под таким испытанием, и в хорошее же положение поставили они меня! Как вы уже знаете из моего письма Хьюму, Ферн меня не интересуют, я ничего о нем не знаю, кроме его замечательных способностей к яснослышанию и ясновидению, и еще более замечательное упорство к достижению цели, сильную волю и т. п. Распущенный, безнравственный тип долгие годы, 'Перикл кабаков с милой улыбкой для каждой уличной Астазии', он вдруг полностью исправился после вступления в Теософическое Общество, и М. взял его в руки серьезно. Не мое дело рассказывать вам, сколько из его видений бывают правдивы, сколько являются галлюцинациями или даже, возможно, – выдумкой. Вероятнее всего он неплохо надувал нашего друга Хьюма, так как последний рассказывал мне о нем самые чудеснейшие повествования. Но самое худшее в этом деле следующее – Ферн надувал его так хорошо, так эффектно, что когда Хьюм не верил ни одному его слову, Ферн говорил правду, но почти каждую его ложь наш уважаемый председатель 'Эклектика' принимал за евангельскую истину.

Теперь вы будете в состоянии понять, что мне нельзя открывать Хьюму глаза на истинное положение дел, так как Ферн является учеником М., и я не имею никакого права, ни законного, ни обычного, согласно нашего кодекса, вмешиваться в их действия. Из многих неприятностей эта, однако, самая малая. Другим из наших обычаев является доставка писем и посланий нашими учениками во внешний мир с соблюдением ими условия – если нет в этом особой необходимости, забыть и больше никогда об этом не думать. Очень часто письма от нас самих, если нет ничего важного и секретного, пишутся нашим почерком нашими учениками. Именно таким образом в прошлом году некоторые из моих писем в ваш адрес были доставлены путем осаждения, а когда приятное простое осаждение было оставлено, ну – тогда нужно было сконцентрировать свой ум, расположиться свободно и думать, а моему же верному 'Лишенному Наследства' оставалось только копировать мои мысли, лишь случайно допуская ошибку. О, мой друг, благодаря этому и легкая же у меня была жизнь вплоть до того самого дня, когда 'Эклектик' начал свое неровное существование… В этом году по причинам, о которых нет необходимости упоминать, мне самому приходится выполнять всю свою работу. От этого иногда бывает тяжко, и я становлюсь нетерпеливым. Джон Поль Рихтер где-то говорит: 'Из наших телесных болей наиболее болезненна бестелесная или нематериальная, а именно, наше нетерпение и иллюзия, что это будет длиться вечно… ' Однажды, разрешив себе действовать, словно я в своей душевной простоте поддался заблуждению, вверил священную неприкосновенность своих писем в руки моего второго я, 'безнравственного' малого, вашего 'Прославленного', который недолжным образом воспользовался моим доверием и поставил меня в это настоящее положение! Бессовестный смеется со вчерашнего дня, и сказать вам правду, я тоже склонен думать то же самое. Но вы, будучи англичанином, боюсь, будете поражены ужасом в виду размеров его преступления. Вы знаете, что несмотря на свои недостатки, м-р Хьюм пока что необходим Т. О. Меня иногда раздражают его мелочные чувства и дух мстительности. Все же мне приходится мириться с его слабостями, которые заставляют его в один момент досадовать, что еще нет, и в другой момент – что уже поздно. Но наш 'Прославленный' не совсем такого мнения, возражая, что гордость и себялюбие м-ра Хьюма желают, согласно нашей пословице, чтобы все человечество стояло на коленях и молилось только ему, и он, М., не собирается угождать Хьюму. Разумеется, М. ничего не будет умышленно вредить или досаждать ему. Наоборот, он намеревается всегда защищать Хьюма, как это делал до сих пор, но не поднимет и мизинца для того, чтобы вывести Хьюма из заблуждения.

Его аргументы сводятся к следующему: 'Хьюм смеялся над действительным, настоящим феноменом (выполнение которого почти вызвало немилость у Когана в отношении нас) только единственно потому, что демонстрация производилась не по его плану, не в честь его и не для его одного пользы. А теперь он пусть чувствует себя счастливым и гордым из-за таинственных явлений его собственного изготовления и творчества. Пусть он насмехается над Синнетом в глубине своего собственного гордого сердца и даже бросает намеки другим, что даже Синнету не оказана такая благосклонность. Никто никогда не пытался умышленно вводить его в обман, также никому не разрешалось бы делать что-либо подобное. Все шло своим естественным путем. Ферн находится в руках двух ловких 'обитателей порога', так назвал их Бульвер – двух Дуг-па, которых мы держим для работы мусорщиков и выявления скрытых пороков, если таковые имеются в кандидатах на ученики. И Ферн, в общем, проявил себя значительно лучшим и более нравственным, нежели от него ожидали. Ферн делал только то, что ему приказано было делать. И он не дает воли своему языку, так как это его первая обязанность. Что касается выставления им себя перед Хьюмом и другими, как ясновидца, то раз он заставил самого себя в это поверить и так как это только некоторые подробности, что действительно можно назвать выдумкой или, менее мягко выражаясь, ложью, то тут действительно вреда нет никому, кроме его самого. Ревность и гордость Хьюма всегда будут служить препятствиями, чтобы не допустить его поверить истине настолько, сколько приукрашенной выдумке; а Синнет достаточно проницателен, чтобы отсеять и очень легко отличить реальность Ферна от мечтаний… 'Почему же тогда должен я или вы или еще кто-нибудь' – заключает М. – 'предлагать совет человеку, который ни в коем случае его не примет или, что будет еще хуже, в случае, если он убедится, что ему позволили делать из себя дурака, вернее всего, станет непримиримым врагом Обществу, нашему делу, многострадальным Основателям и всем. Пусть останется он в строгом одиночестве… Он не будет благодарным за раскрытие его заблуждения. Наоборот, он забудет, что некого винить, кроме себя, что никто никогда не шепнул ему ни слова, которое могло бы привести его к ненужному заблуждению. И он обернется более свирепо, чем кто-либо к тем парням – Адептам и будет называть их публично самозванцами,