гнусные персональные оскорбления в свой адрес; она получает письма из России, но только от родственников, и она – шпион, опасный субъект! О, британцы Индии, где ваша доблесть?!
Вопреки Хьюму, их другу Ходжсону и всем свидетельствам, Оксли не верят, что я обманщица. У них полная вера в Учителей, и что бы им ни говорили, ничто не заставит их сомневаться в их существовании, и за исключением некоторых неприятностей вследствие сплетен о частных делах, они стойкие теософы, и, как они говорят, мои лучшие друзья. Хорошо, ладно. Я верю, о Господи, помоги моему неверию. Как я могу верить в кого-либо из своих друзей в такой момент? Только он знает, как он знает, что он живет и дышит, что наши Махатмы существуют и феномены действительны; он тот, кто сочувствует мне и смотрит на меня, как на мученицу. Брошюры, выпускаемые священниками, книги, и статьи, разоблачающие меня с макушки головы до пят, появляются каждый день. 'Теософия разоблачена', 'Мадам Блаватская разоблачена', 'Теософический обман перед лицом мира', 'Христос против Махатм' и т. д. и т. д… Вы, кто знает Индию хорошо, м-р Синнет, разве вы думаете, что здесь трудно достать ложных свидетелей? У них все преимущества перед нами. Они (враги) трудятся днем и ночью, наводняя страну литературой против нас, а мы сидим без движения и только ссоримся в Теософической Главной Квартире. Олькотта считают совсем дураком, Оксли его ненавидят (за некоторые ошибки, которые он не мог не совершить), а индусы его обожают. А теперь, после приезда Хьюма, я прихожу за своей долей. Хотя Оксли мои друзья, они советуют мне отказаться от своего поста, тогда как индусы говорят, что они все уйдут, если я откажусь. Я должна отказаться, так как меня считают 'русской шпионкой' и я подвергаю опасности Общество. Такова моя жизнь во время выздоровления, когда каждая эмоция, по словам докторов, может оказаться фатальной. Тем лучше. Я тогда откажусь de facto. Но в таком случае они забывают, что остаюсь единственным звеном между европейцами и Махатмами. Индусам все равно. Дюжины их являются учениками, и сотни знают их, но так же, как в случае с Субба Роу, они скорее умрут, чем скажут о своих Учителях. Хьюм ничего не получил от Субба Роу, хотя все знают, что такое Субба Роу. Недавно он получил длинное письмо от моего Учителя в комнате собраний, когда Хьюм ставил на голосование мою отставку. Они как раз голосовали, чтобы больше не было феноменов и чтобы о Махатмах никогда не говорилось. Говорят, письмо было на языке телугу. Хотя они (индусы) стоят за меня и будут стоять до последнего, они обвиняют меня, что я осквернила Истину и Учителей, так как я послужила средством к написанию 'Оккультного Мира' и ''Эзотерического Буддизма'. Не рассчитывайте вы, Лондонская Ложа, на индусов. Я – мертва, скажи, Общество. 'Прощайте' Учителям скажите уже теперь – все, за одним исключением, ибо я дала слово моим индийским братьям-оккультистам никогда не упоминать их (Учителей) имена иначе, как только среди своих, и это слово я буду держать.
Это, вероятно, будет моим последним письмом вам, дорогой м-р Синнет. Мне потребовалась почти неделя, чтобы написать его – я так слаба, и я не думаю, что мне еще представится другая возможность. Не могу я вам сказать почему, но вероятнее всего, вы не будете об этом жалеть. Вы не сможете остаться верным значительно дольше, живя, как вы, в миру. Мейеры и О. П. И. засмеют вас. Хьюм, который поедет в Лондон в апреле, поднимет всех против Махатм и меня. Требуются другого сорта мужчины и женщины, нежели те, которые находятся в Лондонской Ложе, за исключением мисс Арундэйл и еще двух-трех других, чтобы выстоять такое преследование и шторм. И все это потому, что мы выдавали Истину без разбору, профанировали ее, забыв девиз истинного оккультиста: знать, сметь и хранить молчание.
Прощайте же, дорогие м-р и м-с Синнет. Умру ли я через несколько месяцев или же останусь еще на два-три года в уединении – я уже почти как мертва. Простите меня и постарайтесь заслужить личного общения с Учителем. Тогда вы сможете проповедовать его, и если вы преуспеете в этом, как я преуспела, вас будут освистывать и оскорблять, как освистывали и оскорбляли меня, и вы увидите, сможете ли вы это выстоять. Оксли понуждают меня написать моей тетке и сестре, чтобы они прислали мне рисунок жемчужной булавки, которую я послала им в 1880 году. Я отказываюсь. Для чего? Докажи им подлинность феномена броши – они моментально, с помощью подкупленных свидетелей, выдвинут новое обвинение. Я устала, устала, устала, и до того мне это отвратительно, что сама смерть с ее первыми часами ужаса мне предпочтительнее. Пусть весь Мир, за исключением нескольких друзей и моих индийских оккультистов, думают, что я обманщица. Я не буду отрицать этого – даже им в лицо. Скажите это м-ру Мейер и другим.
Прощайте, еще раз. Пусть ваша жизнь процветает и будет счастливой, и пусть старость м-с Синнет будет здоровее, чем ее молодость. Простите мне те недовольства, которые я вам, может быть, причинила и – забудьте.
Письмо 158
… нам бесполезно пытаться что-нибудь предпринимать. Я еще не успела раскрыть рот для ответа и протеста, как увидела его отображение над письменным столом и услышала слова: 'Пожалуйста, пишите сейчас'. Я не прислушивалась к продиктованным мне словам – я воспринимала как-то механически, но я знаю, с каким вниманием и усиленным интересом я следила за 'светами мыслей и чувств' и аурой, если вы понимаете смысл сказанного мною. Я полагаю, что Махатма именно этого и хотел от меня; иначе его мысли и внутренняя работа остались бы для меня непроницаемыми. И я говорю, что никогда с тех пор, как вы его знаете, никогда в нем не было по отношению к вам столько доброты, подлинной ласки и полного отсутствия критицизма или упрека, как в это время. Не будьте неблагодарным, не допускайте недоразумения. Раскройте ваше внутреннее сердце, раскройте целиком чувство и не смотрите через ваши холодные, рассудочные, мирские очки. Спросите графиню, которой было прочитано это письмо и которой я рассказала то, что теперь рассказываю вам, и что услышать она была так рада, ибо она сочувствует вам и вашему положению и одобряет, как и я, все то, что вы сделали. Все, что вы говорите, совершенно верно, и это как раз то, как я думаю, что я разглядела в ауре Махатмы. Желто-сероватые полоски все были направлены к Олькотту (это Лондонский период, не теперь), Мохини, Финчу (более красноватые) и к другим, которых я не буду называть. Ваш портрет в полный рост или син-лека получал целый поток синего чисто серебристого цвета; Зал Княгини, инцидент с Кингсфорд и даже с Холлоуэем – все были далеко от вас в тумане, и это является неоспоримым доказательством, что вы были замешаны в них не по вашей личной вине, а были вовлечены неодолимою общею Кармой. Где же там был 'критицизм' или упрек? Ни один человек не может сделать больше того, что в нем имеется. Мы не могли избегнуть собрания в Зале Княгини, так как Общество избрало путь, по которому оно должно было пойти. Но если бы все, в том числе вы первый, задолго до этого собрания спасли бы положение тем, что каждый из вас произнес бы речь, вы даже могли прочитать ее, что было бы лучше – прочесть или произнести речь, которая дошла бы до сознания публики, вместо того, что произошло.
Ваша речь была единственной, против которой ничего нельзя было возразить, но – вследствие вашего нежелания (ведь вас же затащили в это дело) она была так холодна, настолько лишена энтузиазма или даже серьезности, что задала тон другим. Речь Олькотта представляла собою регулярную чепуху янки, притом одну из самых худших. Речь 'Ангельского Мохини' была весьма глупа, это были цветы риторики Бабу и т. п. Но это дело прошлого. Разумеется, это была неудача, но она могла быть удачей, несмотря на все противодействующее, если бы перед тем подготовились. Прием со стороны публики шел по избранному пути, и это должно было совершиться, ибо было бы еще хуже, если бы он не состоялся. Холлоуэй была послана и находилась в программе трюков и разрушений. Она принесла вам в десять раз больше вреда, чем Обществу; но это были целиком ваша вина, и теперь она танцует военный танец вокруг Олькотта, который ей такой же верный друг, каким были вы ей и даже более. Она поставляет ежедневные корреспонденции, беспрестанные и привлекательные, очаровательна – на нее любо глядеть, и она его дорогой агент в Бруклине по оккультным делам и т. п. Оставим это. Oб учениках – это более серьезный вопрос. Ни один из них не дурак. Если они еще не знают, то чувствуют, что пропасть между ними и Учителем с каждым днем расширяется. Они чувствуют, что находятся на неправой левой стороне, и чувствуют, что они повернут к тому, к чему все такие 'неудачники' поворачиваются. Если бы сейчас Учителя приказали им возвратиться
