– Прошу, – открыл Бабенко дверцу машины. Роза села на заднее сиденье, положила на колени сумочку.

Они ехали молча. Бабенко никогда не отличался разговорчивостью, а Розу продолжало снедать неясное беспокойство. «Это будет первый и последний раз, когда я поддалась на шантаж... – мелькнуло у нее в голове. – Я так и скажу: «Коля, в следующий раз я не приеду, можешь умирать сколько тебе угодно...»

Бесконечно долгая эстакада... Машин было много, но ехали без остановок – час вечерних пробок уже закончился.

И мысли Розы, мягко покачивающейся на кожаном сиденье, снова потекли в привычном направлении. Это были даже не мысли, а так, неясные образы, и все они касались будущего ребенка.

Оцепенев и расслабившись, она представляла его – как будет держать его на руках, прижимать к груди. Чувствовать тепло его легкого тела. Целовать крошечные пухлые ладошки. Николай бы сказал о таких мечтах – банальные, примитивные, бабские...

Роза взглянула на стриженый седой затылок водителя и с раздражением вздохнула. Она хотела только одного – быть рядом с Костей, потому что только с ним она становилась самой собой и желчь сомнений не разъедала ей душу.

Она достала из сумочки сотовый и нажала несколько кнопок. Неволин упорно не отвечал... Роза снова положила телефон в сумочку и вдруг в зеркале поймала холодный, бесстрастный взгляд Бабенко. Он смотрел на нее, как на насекомое.

...Через сорок минут они уже заходили в городскую квартиру. Это было странное чувство – свое и уже не свое. Тапочки у дверей – словно Роза и не покидала этот дом!

– Где он? – дрогнувшим голосом спросила она.

– У себя. Сумочку давайте...

Роза машинально сунула в руки Бабенко свою сумочку. «И чего он тут распоряжается?..» Она, из принципа не сменив туфли на тапочки, зашагала в кабинет Николая.

Тот лежал на кожаном диване, спиной к двери, в своем лучшем летнем костюме фисташкового цвета. Неподвижный. Нечто вроде паники охватило ее. Неужели уже поздно?!.

– Коля... – дрогнувшим голосом сказала Роза. – Коля, как ты?

Тот неожиданно резво подскочил, и Роза вскрикнула, зажав себе ладонями рот. Таким она Николая еще не видела – багрово-малиновый фингал под одним глазом, опухший нос, заклеенная пластырем скула...

– Коля, что с тобой?..

Он посмотрел на нее такими неожиданно ясными, горящими глазами, что Роза сразу поняла – умирать тот никак не собирается.

– Бабенко сказал, что у тебя, возможно, язва открылась... Почему ты не хочешь вызвать «Скорую»? И где ты умудрился разбить лицо? – забормотала она.

– Нет у меня никакой язвы! – тихо ответил тот, поправляя бинт на запястье.

– А что у тебя с рукой? Послушай, я ничего не понимаю...

Он ничего не ответил, продолжая разглядывать ее все теми же горящими глазами. И Роза поняла наконец – ее вызвали сюда обманом.

– Я пойду, – сказала она, отступая назад. – Ты ведь в порядке, да?

– Гоша тебя не выпустит, – быстро произнес Николай.

– Как это – не выпустит?

– А вот так! Я дал ему инструкции. Ты что, всерьез думаешь, что можешь справиться с Гошей?

– Что тебе надо? – рассердилась она.

– Я хочу тебе кое-что рассказать. Будь человеком – сядь, послушай!

Но Роза не стала садиться, она уперлась спиной в дверь, показывая, что не собирается тут задерживаться.

– Твоего Костю ты потеряла...

– Как? – ахнула она и невольно прижала ладони к животу.

– Не перебивай меня, пожалуйста! Его посадят. Очень надолго посадят! И ты вряд ли сможешь ему помочь... Никто ему не поможет!

– Где он?

– Где-где! – засмеялся муж. – В ментовке, где ж еще! Сама видишь, как он меня разукрасил...

– За это не сажают! – возмутилась Роза. – Ты сам, наверное, полез к нему...

– Роза, не будь дурой! Я сделаю все, чтобы этого человека посадили – всерьез и надолго! – закричал Николай так громко, словно она была глухой.

Роза была испугана, но главное она теперь знала – Костя жив. Все остальное было не важно. Угрозам Николая она не то чтобы не верила, скорее – надеялась, что все непременно образуется. С Костей ничего не случится, равно как и с их ребенком...

– Сам ты дурак! – разозлилась она. – На что ты надеешься? Зачем тебе все это, а?

– Роза, ты моя жена. Я не собираюсь с тобой разводиться, можешь мне хоть каждый день эти бумажки слать... Ты порядочная, разумная женщина! Ты должна вернуться ко мне, понимаешь?

– Нет. То есть я не вернусь...