Витёк прилетел через четыре дня. Он был прикинут по курортному: в соломенной шляпе, тёмных очках «Рей Бан», красных понтовых шортах и пестрой гавайской рубахе. Как я и ожидал, многочасовой перелет сделал свое дело. Впрочем, уже давно замечено, что из прилетающих за границу русских самолетов трезвыми выходят только дети. Витёк был хорош. Более того, он был просто прекрасен – расплывался, как медуза на камнях, и говорить почти не мог. Я на взятом у Али по такому случаю джипе встречал его в аэропорту.

– Здорово, кореш! – заорал он дурным пьяным голосом. – Как ты тут, брат? Вот я и приехал!

Впрочем, в глазах его не было радости встречи. Там светились жадность, подозрение и даже страх: а что, если его надежды напрасны?! Что, если денег я от короля не получил? А если и получил, так делиться не собираюсь?! И тогда поездку к теплому морю Витьку придется отрабатывать года два-три. В мутных зелёных глазах его не читалось ни грамма человеческого интереса, типа: «А как же я тут выживаю, ежели он меня, по неразумению своему, подставил?» Ни грамма сочувствия или раскаяния.

«Все-таки неприятный он человек, только о себе и думает», – огорченно осознал я. И если до сих пор окончательный приговор Витюньке ещё не был вынесен, то сейчас незримый судия завизировал высшую меру.

– Наконец-то, я так тебя ждал! Отдохнешь, покупаешься, позагораешь!!! – в ответ орал я, вслед за Витьком превращаясь в лицемерного монстра. – Кидай сумку назад и садись. Поехали, пока тебя в каталажку не забрали.

– Да я их всех! – опять заорал Витёк, на всякий случай оглядываясь.

– Давай-давай, таз проталкивай.

– Нету у меня никакого таза. Что ты гонишь!

– Жопу пропихивай, дверь не закрывается, – я прервал его дебош и запихнул податливое тело в машину.

Сразу за аэропортом свернул с дороги в пустыню и, отъехав с километр, остановился.

– Офигительно здесь, – пробормотал Витёк. – Только жарко очень.

– У тебя бухло-то ещё есть? – спросил я.

– Литруха вискаря в сумке, а чего?

– Доставай, выпьем, что ли, за свиданьице. А то чего, как не родные-то!

– Давай, брат! – согласился он и попытался дотянуться до заднего сиденья.

– Не, оставь, лучше я.

– Да я не пьяный… она там, в кармане, – после третьей неудачной попытки сдался он.

Я достал уже нагревшуюся бутылку и налил нам обоим по полному стакану.

– О, ты даешь, – икая, Витёк взял стакан.

– Чего, не сдюжишь? – проверенным традиционным способом я взял его «на слабо».

– Я? – повелся Витёк. – Да я литр могу.

Явно лишний контрольный стакан горячего виски на жаре почти мгновенно вогнал Витюльку в состояние глубокого алкогольного наркоза. Я бережно переложил его назад к сумке на бочок, чтобы он не выпал и не мешал мне рулить.

Все население деревни: два-три десятка человек, два верблюда, несколько коз, штуки три ручных обезьянки и несчитанное количество кур и уток – радостно повернули головы навстречу дорогому гостю. Я сгрузил его в одну из землянок и жестами поблагодарил старосту. Он кивком уверил меня, что все будет «супер гут» и даже более того – в точности, как мы и договаривались. Местные аборигены вообще практически, как индейцы в кино: гордые, честные и немногословные. Правда, понимают только свой язык – он отличается от нубийского, как украинский от русского. Но договаривался с ними, естественно, Али, которому они доводились какими-то дальними предками, а городской родственник пользовался неоспоримым авторитетом.

Уже уезжая, я сел сочинять записку. Мне хотелось сказать Витьку, что он несколько, знаете ли, гондон, и потому я тоже решил подшутить над ним, как и он надо мной. И вот пусть теперь поживет среди чужих, поучится доить козу, добывать огонь трением и искать себе пропитание в пустыне разными способами,