Он вновь наполнил их бокалы, подождал, пока она сделает глоток, затем продолжил:

– Давай вернемся к тем запискам. Ты полагала, что это дело рук Керра.

– Не лично его, естественно, он не стал бы заниматься грязной работой. Но мог нанять кого-то для этой цели.

– Я в этом не уверен. Думаю, записки подбрасывал тот человек, который напал на тебя в коттедже.

Она уставилась на него, на несколько долгих мгновений буквально онемев, затем ее прорвало:

– Но это значит, что он последовал за мной из Лондона в Лонгбери, не так ли?

– Не знаю. Но в одном уверен: не Дэвид Керр стоит за этими нападениями. Он шантажист, Марион, а шантажисты не подвергают своих жертв риску. Кто-то боится, что ты вспомнишь, что произошло в ту ночь, когда исчезла Ханна. Эти записки – предостережение, имеющее целью продемонстрировать, насколько ты уязвима.

– Тогда почему не убить меня? Зачем щадить? Брэнд покачал головой:

– Понятия не имею. Но все равно не вздумай предпринимать расследование в одиночку. Давай действовать осторожно.

Марион усмехнулась:

– Какое расследование? Об исчезновении Ханны? Но я же ничего не знаю, ничего не помню, и, честно говоря, сейчас все, о чем я могу думать, – это мои собственные неприятности, а не загадка двадцатилетней давности.

Марион поднялась и заходила по комнате. Когда она остановилась у камина и уставилась на огонь, Брэнд тоже поднялся и встал рядом.

Медленно повернув к себе ее лицо, он приподнял Марион за подбородок и прижался к губам в легчайшем поцелуе.

– Послушай меня, Марион. Я имел дело с более прожженными негодяями, чем Дэвид Керр. Я низвергал министров. Я разорял корыстных землевладельцев и закрывал рудники капиталистов, которые богатели за счет эксплуатации детского труда. Я не всегда действовал честными методами, я играл по их правилам и готов сделать это снова.

Поскольку это ее явно не убедило, Брэнд взял Марион за плечи и тихонько встряхнул.

– Дэвид Керр – слизняк, паразит, и я раздавлю его каблуком.

Голос вернулся к ней:

– Хотела бы я, чтоб это было так! Я бы сама давно пристрелила его, да не умею пользоваться оружием.

– Я тебя научу.

– Это неразумно. Женщин тоже вешают за убийство, а что тогда будет с Эмили и Фебой?

Он привлек ее к себе, и Марион придвинулась ближе, ища убежища в тепле его тела. Никогда она не чувствовала себя такой защищенной, но понимала, что это ненадолго. Даже если он обезвредит Дэвида, найдется кто-нибудь другой, кто займет место Керра, кто узнает, что была только одна леди Пенрит. Она всегда будет оглядываться через плечо, не зная, когда упадет топор. И он упадет не только на нее. Брэнд потеряет гораздо больше, чем она.

Он упорно трудился, чтобы достичь того, чего достиг, преодолевал множество препятствий. Она не хотела стать еще одним препятствием на его пути.

Ей нужно время, чтобы все обдумать.

Он отодвинул ее от себя.

– Что такое, Марион? Почему такой вид?

– Просто я устала.

– Нет, дело не в этом. – Она попыталась отвести взгляд, но его глаза не отпускали. – Я хочу знать, о чем ты думаешь, что чувствуешь.

– Я думала, чем это все закончится. Дело не только в Дэвиде. Если ты сумеешь остановить его – прекрасно. Но кто-то другой может занять его место. Возможно, лучше уехать куда-нибудь, где нас никто не знает.

Он нахмурился.

– Уехать куда-нибудь?

– Разве не ты как-то предлагал мне продать коттедж? Никого не удивит, если я сделаю это после того, что там случилось. Пора нам найти другой дом. Мне, конечно, придется все объяснить Эмили, но…

– А как же я? Ты же знаешь мою ситуацию. Если меня изберут в парламент, я буду проводить полгода в Лондоне и полгода здесь. Ты учла это в своих расчетах?

Вот это как раз и пугало ее.

– Я имею такое же право выбирать, как и ты, – тихо проговорила она. – Я не давала тебе никаких обещаний, как и ты мне.

– Иисусе! – Он сделал яростный жест в сторону кровати. – Тогда что произошло в этой постели? Разве это не было обещанием с моей стороны? Или с твоей? Что, черт возьми, это, по-твоему, было? Думаешь, я такой же, как мой отец? Думаешь, я рискнул бы произвести на этот свет незаконорожденного?

Он взъерошил рукой волосы и прошагал к столу, а когда вернулся, его глаза пылали гневом.