- Как дела у Путте? - спросила она. - Ты оставил его у родителей или забрал с собой?
Свен мгновенно изменился в лице. Несколько секунд он медлил с ответом.
- Путте нет в живых. Он умер два года назад. Заболел, и ветеринар сказал, что он не выживет. Это случилось в середине лета. Я гостил у друзей в Стокгольме. Родители усыпили его, не дожидаясь моего возвращения.
Лето, два года назад. В то же лето, что и мама...
Штеффи не выдержала и заплакала. Слезы лились ручьем, ей пришлось высморкаться. Официантка фыркнула, проходя мимо их столика.
- Ты так сильно его любила? - спросил Свен.
Она не ответила. Свен поднялся.
- Пойдем.
Оба пирожных остались на столе нетронутыми.
Глава 4
На центральной улице все так же толпились танцующие и поющие люди. Но Свен повернул в один из переулков и привел Штеффи в парк по соседству с домом, где была квартира его родителей. В этом парке они вместе выгуливали Путте.
Увидев позади темного тяжеловесного здания института скамейку, они сели на нее. Свен предложил Штеффи носовой платок. Он обнял ее, и она плакала на его плече, совсем как раньше. Словно он - ее добрый старший брат.
- Ты так сильно любила Путте? - снова спросил Свен, когда Штеффи успокоилась.
- Да, - сказала Штеффи и добавила:
- Тем же летом умерла мама. - В Терезиенштадте.
- Ее...
- От тифа.
- А твой папа?
- Пропал без вести. Abgereist[ 2 ]. Депортирован. Через два месяца после смерти мамы.
Свен замолчал. Штеффи знала, о чем он думал. Они оба читали статьи в газетах о том, как союзники захватили концентрационные лагеря в Равенсбрюке, Бухенвальде и Берген-Бельзене и обнаружили там тысячи мертвых и столько же умирающих людей. Читали о маршах смерти[ 3 ] из польских лагерей в Германию, из одного лагеря в другой. О газовых камерах в Освенциме.
Возможно, Свен даже смотрел фильм, на который Штеффи не отважилась сходить. Русский документальный фильм «На Берлин», его показывали каждый час в кинотеатре «Виктория». Один из отрывков назывался «Фабрики смерти в Майданеке». Не пошла, потому что боялась увидеть папу в очереди в газовую камеру...
- Это страшно, - наконец произнес Свен. - Это так страшно, что невозможно себе представить. Но, по крайней мере, теперь этому конец. И никогда больше, слышишь, Стефания, никогда больше это не повторится!
Штеффи снова высморкалась. Где-то неподалеку пели Auld Lang Syne[ 4 ] .
- Знаешь, - сказал Свен. - Если бы я тебя не встретил, то многого бы не понял. Я всегда был против нацизма и сознавал, что правильно, а что нет. Но до встречи с тобой это были лишь принципы. Ты заставила меня понять, что речь идет о людях, точно таких же, как я. Что на их месте мог быть я сам, моя семья. Хотя как раз они никогда этого не поймут. Ты многому меня научила.
Штеффи улыбнулась. Она научила его! Это Свен всему ее учил. Политике, литературе, философии, истории.
- Тебе лучше?
Она кивнула.
- Тогда пошли праздновать. Я договорился встретиться с друзьями в ресторане около восьми. Уже без четверти восемь.
- Мне нужно домой, - сказала Штеффи. - И глаза красные. Я не могу показаться людям в таком виде.
- Сегодня вечером никто не пойдет домой, - настаивал Свен. - Люди будут праздновать всю ночь. И никому нет дела, вовремя ты придешь завтра на занятия или нет. Война закончилась! Достань пудреницу и помаду и наведи красоту.
Штеффи рассмеялась. Ее пудреница, подарок Веры на день рождения, осталась на комоде в Сандарне. Она не носила ее с собой в школу. А помады у нее вообще не было.
- Такой симпатичной девушке, - сказал Свен, - будет достаточно мыла и воды. Пойдем, умоешься в дамской комнате.
Штеффи не смогла устоять против его напора. Она не была в ресторане уже много лет; с тех самых пор, как в Вене родители брали ее и Нелли на воскресный ужин.
Нелли. Ей нужно позвонить.
Может, в ресторане есть телефон?
Ресторан располагался в одном из переулков, возле Хедена. Там было тесно, шумно и накурено. Свен пробрался через толчею к столику, за которым сидела компания молодых людей. Большинство из них были ровесники Свена, некоторые старше. Девушки накрашены, две курят сигареты с длинным мундштуком. Почти все одеты в черное, с простыми прическами, без локонов и завитушек.
В клетчатом школьном платье, без косметики, Штеффи чувствовала себя среди них ребенком. Чтобы избавиться от этого ощущения, она взяла предложенную одним из молодых людей сигарету, но закашлялась, и сигарету пришлось затушить.
- Бронхит? - участливо спросил молодой человек, но Штеффи увидела, как девушка в красном шарфе насмешливо улыбнулась.
Штеффи пожалела, что пришла. Она чувствовала себя неловко, а хуже всего было то, что Свен наверняка стыдился ее. Он пригласил ее из вежливости. Просто не смог бросить на скамейке в парке. Нужно найти повод и уйти.
Но тут Штеффи прислушалась к разговору, и ей стало интересно. Говорили о новой философии, о свободном выборе человека и о его ответственности за свои действия. Об этом написал какой-то французский философ, Штеффи не расслышала его фамилию. Она забыла о своем внешнем виде и слушала, не отвлекаясь. Такими беседами ее не баловали. Одноклассницы не интересовались философией и литературой. Их больше привлекали естественные науки.
Правда, с Май она могла обсуждать любые вопросы. Но рано или поздно та говорила:
- Причина кроется в обществе. Неравноправие. Бедность. Невежественность народа. Вот закончится война, и мы сможем всерьез изменить наше общество.
«Было бы прекрасно, - думала Штеффи, - если бы общество стало лучше и зло исчезло». Но она знала, что все не так просто.
Всякий раз, когда Штеффи допивала свой бокал красного сухого вина, тот снова наполнялся, но как это происходило, она не видела. На вкус вино ей не нравилось, но в груди и животе разливалось приятное тепло.
Когда она в третий раз подумала о том, что нужно позвонить Нелли и тете Марте, на часах было уже
