Роман долго обучался в каком-нибудь университете. Вообще, он – человек-загадка…
Грошек приуныл окончательно – его-то способности к языкам всегда были ниже среднего. Английский со словарем – предел его мечтаний – был практически недостижим. С существительными он еще кое-как справлялся, но за лексикой располагались нехоженые тропы грамматики, словно минные поля, усеянные разными перфектными временами и неправильными глаголами. Как-то, подорвавшись на очередном пассивном залоге, Грошек понял всю бесперспективность дальнейшего самообразования, и весь израненный отошел на прежние позиции, дав себе слово никогда больше не браться за учебники.
Тем временем на теннисном корте спортивная драма быстро подошла к концу. Моника Хайнштайн издевательской «свечкой» обвела соперника и, завершив матч всухую, направилась к сетке, чтобы пожать руку Роману. Поражение нисколько не смутило мужчину – проигравший галантно поцеловал даме запястье, сказал ей что-то по-немецки и только после этого рухнул в соседнее с Грошеком кресло.
Лишившись двадцати евро, детектив не упустил случая уколоть Рушальского.
– Вы сражались как лев! – похвалил он его. – Даже удивительно, что вы не выиграли ни одного розыгрыша.
Роман добродушно отмахнулся:
– У фрау Хайнштайн профессиональное «чувство мяча» – в теннисе оно важнее всего. Так что у меня изначально не было никаких шансов…
Спустя несколько минут корт опустел – чета австрийцев проследовала в пансионат, а Рушальский, захватив ракетку и полотенце, подался на берег озера, чтобы искупнуться. Грошек хотел было присоединиться к нему, но, поразмыслив, вернулся на террасу и занялся составлением плана дальнейших действий.
Человеку, неискушенному в вопросах оперативно-следственной работы, знание одним из фигурантов дела полудюжины иностранных языков не сказало бы ничего, зато частного детектива этот лингвистический феномен вкупе с близостью пансионата к государственным границам с Литвой и Россией заставил насторожиться. Ведь после развала Советского Союза Польша стала удобной транзитной артерией для нелегальных товарных потоков из стран Центральной Европы в бывшие советские республики. Про автомобильную мафию, перегоняющую краденные машины из Германии на восток, средства массовой информации вообще прожужжали все уши. «Уж не связан ли Рушальский с контрабандой?» – задался законным вопросом Грошек. Ему живо припомнился вчерашний погожий вечер и мило воркующая парочка на мосту в Станичках. Может быть, Роман обсуждал с Геленой план очередной переброски товара через границу? Обольститель женских сердец на отдыхе – неплохая легенда для преступника! Или… У Анджея вдруг захватило дух. Ну, конечно! А если всё это одна шайка-лейка? Лучинские, Рушальский, странная парочка из Австрии?.. Пан Ольшанский, например, мог помешать им прятать в подвале контрабанду, срывая очередную поставку. Тогда, естественно, история с привидением принимала совершенно иной оборот – хорошо законспирированная банда просто решила избавиться от дотошного профессора, временно отправив его на больничную койку.
Грошек вздохнул – в красивой версии при более внимательном рассмотрении все же высветились некоторые изъяны. Во-первых, хозяева пансионата сами заявили об обнаруженной ими потайной комнате в подвале, а после охотно приняли у себя ученых из столицы. Во-вторых, вряд ли добропорядочный сотрудник фармацевтической компании, коим казался герр Хайнштайн, стал бы связываться с банальной уголовщиной. Что же из этого следовало? Вывод напрашивался сам собой – из всех оставшихся обитателей особняка наиболее подозрительным выглядел Роман Рушальский. За ним стоило понаблюдать со стороны, не входя в близкий контакт. «Вот только чем ему мог не угодить профессор?» – тут же озадачился Грошек. Подходящего ответа он не нашел. А потому не стал выстраивать новые версии, предполагая дознаться до всего в ходе предстоящего частного расследования.
Между тем объект наблюдения поднялся на террасу, мельком взглянул на Анджея и прошел внутрь здания. А всего через минуту в дверях показалась пани Фелиция. Дама, видимо, настолько оправилась от недомогания, что решила использовать послеобеденные часы для своих художественных упражнений на лоне природы. Она подошла к треноге и, заметив сидящего в шезлонге Грошека, обратилась к нему с просьбой доставить её «мольберт» на берег озера к щитовым домикам.
– Оттуда такой прекрасный вид на Сторожевую башню! – пояснила она.
Оставив женщину наедине с красками близ покрытого мхом камня, детектив вернулся к пансионату. За время его недолгого отсутствия на террасе произошли кое-какие перемены – Рушальский и освободившийся от работы Лучинский уселись под плющем играть в шахматы.
Муж Гелены сосредоточенно изучал дебютные построения, между тем как Роман, терпеливо дожидаясь очереди хода, негромко вещал сопернику:
– Драка и стрельба в современном кино – это элемент привлечения внимания, Стась! Не более того. Стремление заполучить зрителя! Моральный аспект вынесен на обочину сознания – всегда есть хороший парень, и есть куча негодяев, с которыми у него заморочки. Естественно, хороший парень всегда прав и крошит негодяев из базуки, словно шинкует капусту. Получается лишком плоский мир…
– А он не плоский? – рассеянно вопросил Лучинский, не сводя глаз с шахматной доски.
– Плоский. Но не до такой степени… – добродушно отозвался Роман. – Как, например, тогда быть с заповедью «не убий»? Или «возлюби врага своего…»?
– Мдаа… Действительно! – согласился партнер по игре, делая ход конем.
Рушальский мгновенно передвинул пешку, нападая на фигуру, и вновь погрузился в дебри философской мысли:
– Вот, допустим, есть человек, который много лет назад сломал тебе жизнь. Законов при этом никаких не нарушил, но нагадил основательно. А потом ты его вдруг встречаешь по прошествии некоторого времени. И обида вроде поутихла, и всё вроде встало на свои места, но отвращение к этому субъекту осталось… Ты бы, например, стал мстить?
Грошек, расположившийся в шезлонге поблизости, тут же навострил уши. Что имеет в виду Рушальский? Точнее, кого?..
Соседа Романа по столику вопрос и вовсе поставил в тупик:
– Не знаю, всё зависит от ситуации… – пробормотал Стась. – Вообще, месть – штука коварная. Надо уметь прощать…
После этих слов разговор оборвался сам собой. Соперники постепенно увлеклись игрой, и уже через минуту над доской стали летать привычные для шахматной баталии тирады:
– Шах!
– Ах, вот ты как…
– Смотри, слона потеряешь!..
Так Анджей и не понял, о ком это говорил Рушальский. Просто ли обрисовал гипотетический конфликт, или привел случай из собственной жизни? И вообще, не профессора ли он имел в виду, когда описывал образ врага?
К удивлению Грошека пан Ольшанский вернулся в пансионат не один, а вместе с Басей. Молодая женщина приветливо кивнула детективу и поинтересовалась, как у него идут дела.
Профессор только развел руками, словно извиняясь за дочь:
– Представляете, Бася все время была тут, в доме лесничего! Я-то считал, что отправил её домой, а она задержалась в Станичках. Говорит, что не оставит меня одного… Ну, никакого уважения к старшим!..
Бася спокойно перенесла недовольное брюзжание родителя и спросила у Анджея, где ей найти Геленку или Лучинского, чтобы договориться с ними насчет комнаты для неё.
– Вам лучше занять свой бывший номер, – посоветовал детектив, – ваш отец вернется в свой, а я перееду в номер, в котором до сегодняшнего дня проживал Лешек. Думаю, хозяева будут не против…
Он передал ей ключ, после чего дочь профессора тут же пошла наверх, а мужчины уединились под плющем на террасе для важного разговора.
Рассказ Грошека о том, как он вывел на чистую воду «гаденыша», воодушевил седовласого ученого.
– Я подозревал, что парень как-то причастен к розыгрышу! – заявил пан Ольшанский. – Сейчас я даже почти уверен, что именно Лешек спускался в подвал, прикинувшись привидением.
– Вам так показалось?
