отелей – азартные игры и либеральное валютное законодательство оказались одними из немногих доступных средств поддержания экономики нации отверженных.

Хикмет Улусан едет на восток вдоль северного побережья Кипра, мимо еще трех замков из местного известняка, поднимающихся на зазубренных горах, стоящих вдоль узкой дороги. Над мысов с видом на топазовое Средиземное море видны остатки каменных деревушек, некоторым из них 6000 лет. До недавнего времени были видны также их террасы, наполовину вросшие стены и пристани. Однако с 2003 года еще одно иностранное вторжение вмешалось во внешний облик острова. «Единственное утешение, – грустит Улусан, – то, что оно ненадолго».

На этот раз не крестоносцы, а пожилые британцы, ищущие самое теплое место, где пенсионер среднего класса мог бы жить на покое, ведомые яростными девелоперами, обнаружившими, что недострана Северного Кипра – это последнее дешевое нетронутое место для строительства жилья с видом на море, оставшееся к северу от Ливии, да еще и с уступчивым законами по выделению участков. Внезапно бульдозеры начали расшвыривать 500-летние оливы, чтобы расширить дороги в предгорьях. На волне наличных платежей к берегу приплыли агенты по продаже недвижимости, вооруженные досками для рекламных объявлений, где к таким словам, как «Участки», «Горные виллы», «Прибрежные виллы» и «Виллы класса люкс», были добавлены древние средиземноморские топонимы.

Цены от ?40 тысяч до ?100 тысяч (от $75 тысяч до $185 тысяч) вызвали лихорадочную скупку земли, в пылу которой никто не обращал внимания на такие пустяки, как то, что греки-киприоты до сих пор предъявляют права на большую часть земель. Фонд по защите окружающей среды Северного Кипра тщетно протестовал против создания поля для гольфа, напоминая, что теперь придется импортировать воду из Турции гигантскими виниловыми контейнерами; что муниципальные мусорные свалки переполнены; что полное отсутствие очистных канализационных сооружений будет означать в пять раз большее количество жидких отходов, сливающихся в прозрачное море.

Каждый месяц все больше паровых экскаваторов пожирают побережье, как голодные бронтозавры, выплевывая оливы и рожковые деревья вдоль расширяющейся полосы из асфальтобетона в 50 километрах от Кирении, и конца этому не видно. Английский язык марширует по побережью и тянет за собой дурную архитектуру. Один за другим знаки анонсируют новейший участок с внушающим доверие британским названием, в то время как прибрежные виллы становятся все хуже качеством: бетон покрашен, но не оштукатурен; черепица под керамику из дешевого полимера; карнизы и окна, обрамленные сделанными по трафарету узорами из искусственного камня. Когда Хикмет Улусан видит кучу традиционных желтых плиток, уложенных перед голыми рамами городского дома, ожидающего стен, он понимает, что кто-то обдирает облицовку с местных мостов и продает ее подрядчикам.

Что-то кажется знакомым в этих известняковых квадратах, лежащих рядом с похожими на скелеты зданиями. Через некоторое время он понимает. «Это похоже на Варошу». Наполовину построенные дома на этапе возведения, окруженные строительным мусором, в точности напоминают полуруины Вароши на этапе разрушения.

Качество, если не что другое, упало очень сильно. Каждый рекламный щит, расхваливающий новенькие солнечные домики мечты на Северном Кипре, включает в самом низу указание

о гарантии на постройки: 10 лет. Если верить слухам, что застройщики не удосуживаются смывать морскую соль с пляжного песка, который они добывают для бетонной смеси, 10 лет могут оказаться как раз тем, сколько они простоят.

За новым полем для гольфа дорога снова сужается. За однополосными мостами с ободранными известняковыми украшениями и маленьким ущельем, заполненным миртом и розовыми орхидеями, она выходит на полуостров Карпасия, длинный ус, тянущийся к востоку по направлению к Леванту. Вдоль Карпасии стоят пустые греческие церкви, выпотрошенные, но выстоявшие свидетельства прочности каменной архитектуры. Каменные постройки были в числе первых вещей, отличавших оседлых людей от кочевых охотников и собирателей, чьи временные хижины из глины и плетенок жили не дольше, чем однолетняя трава. Каменные строения будут в числе последнего, что исчезнет после нашего ухода. В то время как современные недолговечные материалы будут разлагаться, мир пройдет по нашим следам к каменному веку, постепенно стирая память о нас.

Дорога бежит по полуострову, и пейзаж становится все более библейским, со старыми стенами, становящимися вновь холмами по мере того, как сила тяжести воздействует на глину под ними. Остров заканчивается песчаными дюнами, покрытыми солончаковым кустарником и фисташковыми деревьями. Пляж разровнен брюхами самок морских черепах.

Маленький известняковый холм увенчан одинокой раскидистой пинией. Тени на скале оказываются пещерами. Вблизи мягкая парабола низкой арки входа показывает, что она рукотворная. На этом продуваемом всеми ветрами конце земли, от которого до Турции по воде меньше 65 километров и всего на 30 километров больше до Сирии, начался каменный век на Кипре. Люди прибыли примерно в то же время, когда было построено самое древнее из известных каменных строений на земле – башня, возвышающаяся в старейшем из до сих пор обитаемых городов мира, Иерихоне. Каким бы примитивным ни было в сравнении с ней это кипрское жилище, оно представляет собой важный шаг, правда, предпринятый на 40 тысяч лет раньше жителями Южной Азии, достигнувшими Австралии, – мореплавателями, ушедшими за горизонт, за пределы видимости берега и нашедшими другой в ожидании их прихода.

Пещера неглубока, возможно, всего 6 метров, и на удивление теплая. Испачканный углем очаг, две лавки и ниши для спанья были вырублены в стенах из осадочных пород. Вторая комната, меньшего размера, практически квадратная, с квадратной входной аркой.

Останки австралопитеков в Южной Африке говорят о том, что мы были пещерными жителями по меньшей мере 1 миллион лет назад. В гротах на речном берегу рядом с Шове-Понт-д?Арк во Франции кроманьонцы не только обитали 32 тысячи лет назад, но и превратили их в наши первые художественные галереи, изобразив представителей европейской мегафауны, на которую охотились или к силе которых хотели обратиться.

Здесь нет ничего подобного: эти первые обитатели Кипра были борющимися первопроходцами, время эстетических переживаний ждало их впереди. Но их кости лежат под полом. Еще долго после того, как наши здания и то, что осталось от башни в Иерихоне, станут песком и землей, пещеры, в которых мы укрывались и впервые научились значению стен – включая то, что они прямо-таки просят искусства, – останутся. В мире без нас они будут ожидать следующего жильца.