его нахождении здесь на законных основаниях и что у него будет шанс это доказать.

Как оказалось, в этом проблемы не было. Он редко встречал охранников. И понимал, почему они избегают заходить в эту могилу.

Когда Метин Мюнир увидел Варошу четыре года спустя после окончания восстановительных работ Аллана Кавиндера, крыши провалились и деревья росли прямо изнутри домов. Мюнир, один из известнейших в Турции газетных обозревателей – турк-киприот, уехавший в Стамбул учиться, отправившийся домой воевать, когда начались проблемы, и вернувшийся обратно в Турцию, потому что неприятности все не кончались. В 1980 году он был первым журналистом, которому разрешили несколько часов побывать в Вароше.

Первое, на что он обратил внимание, – лохмотья белья, все еще висящего на веревках, где его оставили сушить. Но то, что больше всего его поразило, – не отсутствие жизни, а ее вибрирующее присутствие. С уходом построивших Варошу людей природа тщательно занялась его заселением. Вароша, всего лишь в 100 километрах от Сирии и Ливана, слишком теплый для циклов замерзания и таяния, но его плитка все равно расколота. К удивлению Мюнира, команда разрушителей состояла не только из деревьев, но и из цветов. Крохотные семена кипрского цикламена попали в трещины, проросли и сдвинули в сторону целые цементные плиты. Улицы покрылись рябью белых цветочных гребешков цикламена и его красивых пестрых листьев.

«Здесь понимаешь, – писал Мюнир своим читателям в Турции, – что даосы имеют в виду, когда говорят, что мягкое сильнее твердого».

Прошло двадцать лет. Сменилось тысячелетие. Когда-то турки-киприоты были уверены, что Вароша, слишком ценный, чтобы его потерять, заставит греков пойти на переговоры. Ни одна из сторон не могла предположить, что тридцать с лишним лет спустя Турецкая Республика Северного Кипра все еще будет существовать, отделенная не только от греческой Республики Кипра, но и от всего остального мира, нация парий для всех, кроме Турции. Даже миротворческий контингент ООН все там же, где и в 1974-м, по- прежнему патрулирует буферную зону, периодически полируя парочку все еще конфискованных, все еще новых «Тойот» 1974 года.

Ничего не изменилось, кроме Вароши, который приходит в более глубокие стадии упадка. Окружающие его забор и колючая проволока равномерно проржавели, но им уже нечего защищать, кроме призраков. Случайная эмблема «кока-колы» и реклама с ценами ночных клубов висят на дверях, которые уже больше трех десятков лет не видели посетителей и уже никогда не увидят. Распашные окна хлопали и остались открытыми, их переплеты освободились от стекла. Осыпавшаяся облицовка из известняка лежит в обломках. Толстые куски стен отвалились от зданий, за ними видны пустые комнаты, обстановка которых давным-давно куда-то исчезла. Краска поблекла; уцелевшая штукатурка под ней пожелтела до бледной патины. Там, где она осыпалась, дыры в форме кирпичей показывают, что скреплявший раствор уже растворился.

Если не считать снующих взад и вперед голубей, единственное, что движется, – скрипучий механизм последней работающей ветряной мельницы. Отели – молчаливые и лишенные окон, с отдельными обвалившимися балконами, добавившими в процессе падения новых разрушений, – все еще стоят вдоль побережья, когда-то мечтавшего сравняться с Каннами или Акапулько. На этой стадии ни у кого нет сомнений, что ничего уже не восстановишь. И это действительно так. Чтобы однажды снова привлечь туристов, Варошу придется снести и начать все сначала.

А тем временем природа продолжает свой восстановительный проект. Дикие герани и филодендроны показались на отсутствующих крышах и спускаются по наружной стороне стен. Брахихитопы[26], мелии азедарах[27] и кусты гибискуса, олеандра и сирени торчат из закоулков, где сливаются в одно целое помещения и отрытое пространство. Дома исчезают под малиновыми горами бугенвиллей. Ящерицы и кнутовидные змеи снуют среди ростков дикого аспарагуса, опунций и трехметровой травы. Распространяющийся ковер из лимонного сорго наполняет воздух сладковатым запахом. По ночам у темного берега, свободного от любителей плавания при луне, ползают живущие здесь головастые и зеленые морские черепахи.

Остров Кипр по форме напоминает сковородку с длинной ручкой, вытянутой в сторону сирийского берега. Чаша размечена сеткой двух горных массивов и разделена широким центральным бассейном – и «зеленой линией», по одной горной цепи с каждой из сторон. Горы когда-то были покрыты алеппскими и корсиканскими соснами, дубами и кедрами. Лес из кипарисов и можжевельника заполнял всю центральную равнину между горными массивами. Оливы, миндаль и рожковое дерево росли на засушливых склонах со стороны моря. В конце плейстоцена карликовые слоны размером с корову и крохотные бегемоты, не крупнее домашней свиньи, бродили меж этих деревьев. Так как Кипр поднялся со дна моря и никогда не был связан с окружающими его тремя континентами, оба вида должны были достичь его вплавь. Около 10 тысяч лет назад за ними последовали люди. По меньшей мере одно место раскопок говорит о том, что последний карликовый бегемот был убит и приготовлен охотниками Homo sapiens.

Деревья Кипра ценились ассирийскими, финикийскими и римскими кораблестроителями; во время крестовых походов большая часть лесов пошла на корабли Ричарда Львиное Сердце. К тому времени популяция коз была настолько большой, что равнины остались безлесными. В XX веке в попытке возродить былые рощи были высажены плантации пинии. Но в 1995-м после длительной засухи почти все они вместе с остатками исходных лесов в северных горах взорвались пожаром от ударов молний.

Журналист Метин Мюнир был слишком огорчен, чтобы опять вернуться из Стамбула и посмотреть на свой родной остров, засыпанный пеплом, пока садовник, турк-киприот Хикмет Улусан, не убедил его в необходимости взглянуть на происходящее. И снова Мюнир увидел, как цветы обновляют кипрский ландшафт: сожженные предгорья покрыты ковром из алых маков. Некоторые семена маков, сказал ему Улусан, прожили 1000 или более лет, ожидая, когда огонь уберет деревья и маки смогут расцвести.

В деревне Лапта, расположенной высоко над северным побережьем, Хикмет Улусан выращивает фиги, цикламены, кактусы и виноград и почтительно ухаживает за старейшей на всем Кипре плакучей шелковицей. Его усы, ван-дейковская бородка и уцелевшие пучки волос побелели с тех пор, как молодым человеком он был вынужден покинуть южную часть острова, где его отец пас овец и возделывал виноград, оливки, миндаль и лимоны. До бессмысленной войны, разорвавшей остров на части, 20 поколений греков и турок мирно жили вместе в долине. Потом соседей забили дубинками до смерти. Они нашли смятое тело старой турчанки, пасшей козу – блеющее животное все еще было привязано к ее запястью. Это варварство, но турки тоже убивали греков. Смертельная взаимная ненависть народов не более объяснима или сложна, чем направленные на геноцид побуждения шимпанзе – природное явление, которое мы, люди, тщеславно или неискренне считали невозможным в цивилизованном обществе.

Из своего сада Хикмету видно лежащую внизу гавань Кирении, охраняемую византийским замком VII века, построенным на предшествовавших ему римских укреплениях. Крестоносцы и венецианцы последовательно брали его штурмом; потом пришли оттоманы, затем британцы, а теперь опять настала очередь турок. В служащем музеем замке можно увидеть один из редчайших экспонатов, целый греческий торговый корабль, обнаруженный в 1965 году, затонувший в полутора километрах от Кирении. Когда он пошел ко дну, его трюм был заполнен жерновами и сотнями керамических амфор с вином, оливками и миндалем. Груз был достаточно тяжелым, чтобы корабль увяз там, где течения занесли его илом. Углеродный анализ миндаля, скорее всего, собранного на Кипре за несколько дней до кораблекрушения, показал, что оно произошло около 2300 лет назад.

Защищенные от кислорода корпус и мачты корабля из алеппской сосны остались нетронутыми, правда, их пришлось обработать полиэтиленовыми смолами, чтобы те не разрушились при контакте с воздухом. Кораблестроители использовали гвозди из меди, которой Кипр был когда-то богат, а они не ржавеют. Также прекрасно сохранились свинцовые грузила и керамические амфоры разнообразных стилей, по которым можно опознать Эгейские порты их происхождения.

Трехметровой толщины стены и круглые башни замка, в котором выставлен корабль, построены из известняка, добытого на окружающих утесах и содержащего крохотных ископаемых, отложенных, когда Кипр был ниже уровня Средиземного моря. Однако с момента разделения острова замок и прекрасные старые склады из камня и рожкового дерева, стоящие вдоль берега, исчезли за уродливым скоплением казино-