тысяч слонов – крупнейшая популяция в Африке. Однако это продлилось недолго.

Когда взлетает белая одномоторная «Cessna», под ее крыльями открывается один из самых нелепых видов на Земле. Огромная саванна внизу – Национальный парк Найроби, где антилопы канна, газели Томпсона, белохвостые дрофы, жирафы и львы прижаты к стене массивных высоток. За этим серым городским фасадом начинаются одни из крупнейших и беднейших в мире трущоб. Найроби столько же лет, сколько железной дороге, которой требовалось депо между Момбазой и Викторией. Один из самых молодых городов на Земле, он, скорее всего, будет среди первых в очереди на исчезновение, потому что даже новые постройки здесь быстро начинают осыпаться.

На другом конце Национальный парк Найроби не огорожен. «Cessna» пересекает его неотмеченную границу и летит над серой равниной с точками ипомеи. Через нее мигрирующие дикие животные парка, зебры и носороги, следуют за сезонными дождями вдоль коридора, недавно зажатого маисовыми полями, цветочными фермами, плантациями эвкалипта и раскинувшимися новенькими поместьями с частными колодцами и бросающимися в глаза большими домами. Все это вместе может превратить старейший национальный парк Кении в еще один островок дикой природы. Коридор не защищен; а так как недвижимость за пределами Найроби становится все более привлекательной, лучшим вариантом, по мнению пилота «Cessna», Дэвида Уэстерна, была бы плата правительства владельцам земельных участков за возможность прохода диких животных через их собственность. Он помогал при переговорах, но особенно не надеется на успех. Все боятся, что слоны раздавят их сады, а то и еще что похуже.

Нынешний проект Дэвида Уэстерна – подсчет поголовья слонов, этим он занимается вот уже три десятилетия. Выросший в Танзании сын британского охотника на крупных животных, мальчиком он часто путешествовал вместе со своим таскающим ружья отцом, несколько дней не встречая других людей. Первое животное, которое он подстрелил, было и последним: взгляд умирающего бородавочника отбил желание охотиться раз и навсегда. После того как слон насмерть проткнул бивнем его отца, мать увезла детей в сравнительную безопасность Лондона. Дэвид оставался там, пока изучал зоологию в университете, а затем вернулся в Африку.

В часе полета к юго-востоку от Найроби появляется Килиманджаро, ее уменьшающиеся снежные шапки на вершинах сочатся желтовато-коричневым под восходящим солнцем. Перед ней зеленые болота прорываются из коричневого щелочного бассейна, питаемые источниками дождливых склонов вулкана. Это Амбозели, один из самых маленьких и богатых национальных парков Африки, обязательная точка паломничества туристов, надеющихся сфотографировать силуэты слонов на фоне Килиманджаро. Раньше это было возможно только во время сухого времени года, когда животные собирались в болотном оазисе Амбозели, чтобы его пережить, питаясь рогозом и осокой. Теперь они всегда здесь. «Слоны не созданы для оседлой жизни», – бормочет Уэстерн, пролетая над десятком слоних со слонятами, пробирающимися по грязи неподалеку от небольшого стада лежащих в ней гиппопотамов.

С высоты окружающая парк равнина кажется зараженной гигантскими спорами. Это «бомас»: кольца хижин из грязи и навоза, принадлежащие пастухам масаи, некоторые обитаемые, некоторые покинутые и истаивающие обратно в землю. Каждую окружает защитное кольцо из наваленных колючих веток акации. Яркий зеленый клочок в центре каждой изгороди – место, где кочевые масаи держат скот по ночам в безопасности от хищников перед тем, как уйти со своими стадами и семьями к другим пастбищам.

Как только уходят масаи, возвращаются слоны. Так как люди впервые пригнали сюда скот из северной Африки после того, как Сахара высохла, сложился определенный танец с участием слонов и домашних животных. Когда скот съедает травы саванны, появляются древовидные кусты. Скоро они становятся достаточно высокими, чтобы ими могли питаться слоны, используя бивни для обдирания и поедания коры, снося деревья, чтобы добраться до их нежной кроны, расчищая пути возврата траве.

Будучи аспирантом, Дэвид Уэстерн сидел на холме Амбозели и считал коров, приведенных пастись масаи, в то время как слоны уходили кормиться в противоположном направлении. Он не прекращал вести статистику скота, слонов и людей в течение своей карьеры в качестве директора парка Амбозели, главы кенийской Службы по охране дикой природы и основателя общественного Центра охраны африканской природы, цель которого – сохранение среды обитания диких животных за счет приспосабливания, а не изгнания людей, что традиционно делили ее с ними.

Снизившись на 90 метров, он начинает летать широкими кругами по часовой стрелке, с наклоном в 30 градусов. Он обсчитывает кольцо из облицованных навозом хижин – у каждой жены своя хижина, у некоторых богатых масаев может быть до 10 жен. Он определяет приблизительное количество обитателей и отмечает 77 голов скота на карте растительности. То, что с высоты воспринималось каплями крови на зеленой равнине, оказывается самими пастухами масаи: высокими, гибкими, темнокожими людьми в традиционных красных накидках из шотландки – ставшими таковыми по крайней мере с XIX века, когда шотландские миссионеры раздавали одеяла из тартана, которые показались масаям одновременно теплыми и достаточно легкими, чтобы носить их с собой, пока они неделями следуют за своими стадами.

«Пастухи, – перекрикивает Уэстерн шум двигателя, – превратились в заменителей мигрирующих видов. Они ведут себя во многом как дикие животные». Как дикие животные, масаи перегоняют коров в поросшие короткой травой саванны во влажное время года и возвращают к родникам, когда дожди прекращаются. В течение года масаи Амбозели сменяют в среднем восемь поселений. Такое движение людей, убежден Уэстерн, в буквальном смысле слова формирует ландшафт Кении и Танзании на пользу диким животным.

«Они выпасают свой скот и оставляют за собой лесистые участки для слонов. Со временем слоны снова создают луга. Вы получаете мозаичное полотно из травы, леса и кустарников. И в этом причина разнообразия саванны. Если были бы только лес или луга, не имелось бы возможности поддерживать лесные или травоядные виды».

В 1999 году Уэстерн описал все это палеоэкологу Полу Мартину, отцу теории массового убийства, объясняющей исчезновение видов в плейстоцене, во время автомобильной поездки по Южной Аризоне к месту, где люди Кловис прикончили местных мамонтов 13 тысяч лет назад. С тех пор американский юго- запад развивался без крупных травоядных, питающихся веточным кормом. Мартин показал на заросли мескитового дерева на общественных землях, сдаваемых внаем местным скотоводам, которые вечно просят разрешение их сжечь. «Как вы думаете, это могло бы служить средой обитания слонов?»

Тогда Дэвид Уэстерн рассмеялся. Но Мартин настаивал: могли бы африканские слоны жить в этой пустыне? Могли бы они спускаться с крутых гранитных горных склонов в поисках воды? Может, азиатские слоны прижились бы лучше, раз они ближе к мамонтам?

«В любом случае это было бы лучше, чем использовать бульдозеры и гербициды для избавления от мескитового дерева, – соглашается Уэстерн. – Слоны справились бы с ним дешевле и проще и к тому же разбросали бы достаточно навоза для ростков травы».

«То самое, – сказал Мартин, – что делали мамонты и мастодонты».

«Конечно, – ответил Уэстерн. – Почему бы не использовать виды, способные выполнять ту же экологическую функцию, что и исходные?» С тех пор Пол Мартин ведет кампанию по возвращению слонов в Северную Америку.

Однако, в отличие от масаев, американские ковбои не являются кочевниками, которые регулярно оставляют ниши для использования слонами. Правда, масаи и их коровы тоже все чаще остаются на одном и том же месте. Голое, начисто объеденное кольцо вокруг Национального парка Амбозели демонстрирует последствия этого. Когда светловолосый, светлокожий, среднего роста Дэвид Уэстерн разговаривает на суахили с двухметровыми эбонитовыми пастухами масаи, контраст незаметен за счет давно установившегося взаимного уважения. Разделение земли на наделы уже давно стало их общим врагом. Но если девелоперы и иммигранты из соперничающих племен ставят изгороди и столбят участки, масаям ничего не остается, как требовать соблюдения права и цепляться за свою землю. Новый вариант использования земли изменяет Африку таким образом, что после исчезновения людей ей будет сложно вернуться к исходному состоянию, говорит Уэстерн.

«Это биполярная ситуация. Когда вы загоняете слонов в парк и пасете скот вовне его, вы получаете две разных среды обитания. Внутри вы теряете все деревья, и лес становится лугом. А снаружи все зарастает густым кустарником».

В 70-80-х годах XX века слоны научились весьма болезненным путем оставаться там, где безопасно. Нечаянно они вломились в глобальное столкновение с углубляющейся африканской бедностью, которая в