досками хлева или прячу их в жестяной коробке под камнем. Больше я не разговариваю с рыбкой из бабушкиного источника. Но говорю с людьми, которых вижу только я. Таким образом, я никогда не бываю одна, когда иду в магазин. В школу или в пасторскую усадьбу. На них можно положиться, и они делают все, о чем я попрошу. Трудно, но интересно узнать, кто они и что с ними случилось.
Церковный служка, наш сосед, зовет меня
Летом 1954 года я одна лечу в Осло, чтобы навестить своих дядей и тетей. И познакомиться с тетей Анни, которую никогда не видела. Она так и осталась жить на Юге после того, как Элида увезла Фредрика умирать к Саре Сусанне. Анни вышла замуж и переехала в Стрёммен.
Я не знаю ни одного человека, который бы летал на самолете. Даже учитель Нистад не летал. Он велел мне написать сочинение о моей поездке. Не понимаю, как получилось, что я еду в Осло. Не помню, чтобы я об этом просила. И не знаю, хватит ли у меня на это храбрости. Может, я им просто надоела? Или это мне награда за что-то, чего я не знаю? Он тоже радуется моей поездке. Наверное, это такая родительская жертва? Ведь поездка ужасно дорогая.
— Никуда я не поеду!
Йордис едет со мной в Харстад и покупает мне новое платье. И нижнее белье, которое пахнет сладко и странно. Мне еще нет двенадцати, но у меня уже началось
Потом она ведет меня в парикмахерскую, где мне отрезают косы. Парикмахерша привязывает к концам кос красные бантики и вешает на стенку вместе с красным гребнем. Я больше не похожа сама на себя. И это мне нравится.
Я лечу из Харстада в Будё, дует сильный ветер. Я сижу в большой чайке. Где-то между небом и землей. И понимаю, что мне до смерти страшно. Я
Наконец я прихожу в себя, стюардесса пытается вытереть мое пальто, которое запачкалось, когда меня вырвало. Мне стыдно, и я чувствую, что сейчас опять упаду.
Ее лицо растет передо мной. Голос тоже.
— Фрекен потеряла сознание, — добрым голосом говорит стюардесса и протягивает мне стакан воды.
Я беру стакан и пытаюсь держаться, как положено фрекен.
В Будё она помогает мне пересесть на самолет до Форнебу. Он очень большой. Моторы гудят, как целая армия. Сердце не стучит, оно остановилось. Стюардессы, которая меня вытирала, нигде не видно. Я думаю, что мой чемодан потерялся по дороге, и у меня потеют руки. Новая дорогая одежда. Мне так страшно, что кажется, я вот-вот снова упаду. Я пытаюсь думать о двух вещах. О моем новом пальто, которое второй рвоты уже не выдержит, и о слове
Тети и дяди не знают, чем и как еще меня можно порадовать. Я живу понемногу у всех. Больше всего у дяди Хильмара и тети Ольги в Стрёммене. Их младшая дочка еше такая маленькая, что годится только на то, чтобы о ней заботились. Старшая — медицинская сестра, каждое утро на поезде уезжает на работу.
Дядя Рагнар в Лёренскуге овдовел, его дочка тоже младше меня. Его дом окутан скорбью, которая толстым слоем лежит на всех вещах. Висит на шторах. Его жена не успела перед смертью сменить зимние шторы на легкие летние занавески. Эта скорбь сжимает мне горло. Не помогает даже лишняя подушка, которую я кладу на ночь под голову. Мы с кузиной спим вместе на кровати ее родителей. Я — с той стороны, где спала ее мама. Кузине было бы страшно спать на этом месте. Дядя спит в детской.
Рано утром он отправляется к своему такси. Мы с кузиной едим медовые мюсли с молоком и бутерброды с копченой колбасой и клубничным вареньем. Так у нас получается сразу и сладкое и соленое, говорит кузина и хочет, чтобы я была ее мамой. — Ты на нее немного похожа, — милостиво сообщает она мне и обнимает меня за шею.
Я напоминаю ей, что я родственница ее папы, а не мамы.
Она показывает мне платья своей мамы. Шкаф набит ими битком. Она надевает ее туфли и ходит по дому. Я рисую ей бумажных кукол, и мы вместе их вырезаем. У них красивый дом, он стоит в саду. Я знаю, что и Элида и Йордис гостили у них. И
Ее туфли велики нам обеим. Кузина грустнеет, но не плачет. Я думаю о том, что, если Йордис умрет, я, пока не кончу школу и не уеду в Осло, буду жить в домике Элиды в Нююрде. Дверь ее дома открывается большим красивым ключом.
У тети Анни в Стрёммене свой дом. Ее мужа я почти не знаю, он очень мало бывает дома. Работает на механическом заводе. Их сын моложе меня. Мы делим на двоих большую комнату. У него стопки комиксов про утенка Дональда и целый ящик кубиков. Меня защищает то, что я — фрёкен. Я строю замок. С всевозможными башенками и балкончиками. Но кузен строит быстрее и лучше меня. Эти кубики ему подарили на прошлое Рождество.
Я снова переезжаю к тете Ольге и дяде Хильмару. У них тоже свой дом с садом. В доме много полок с книгами. Почти все книги
Мы ездим на поезде в Осло. Поезд намного лучше, чем самолет. Ему некуда падать. Я вижу в Осло королевский дворец, музеи, ратушу и широкие улицы. У меня второй раз приходят месячные, Йордис предупредила меня, чтобы я была к этому готова. Мне никогда к ним не привыкнуть, противно быть такой грязной. Я боюсь сказать об этом тете Ольге. Просто слежу, чтобы сменная прокладка всегда лежала у меня в сумке. Ведь в таком большом городе где-то должны быть уборные.
Мы ходим пешком и ездим на трамвае. Я верчу головой по сторонам. У меня нет слов. Мир совсем не такой, каким я его себе представляла. В начале вечера мы идем в Фрогнер-парк. Раньше я видела его на открытках и слышала о нем от Йордис и Элиды. Но все равно оказалась неподготовленной к тому, что увидела.
Аллея. Ветер. У старого дома стоят рядом три больших дерева. Там, наверху, их кроны смешались друг с другом. Это похоже на небесный лес. Я всегда думала, что такие высокие деревья бывают только в джунглях, где жил Тарзан. Но, конечно, должна была это знать. Я откидываю голову назад и тяжело дышу. Кузина убегает вперед и зовет меня. Я не обращаю на нее внимания.
Как это возможно? Чтобы деревья, которые стоят на одном месте, дорастали до неба?
Стоят и растут.
Качаются на ветру и шелестят свои песни.
Дедушки, бабушки и дети умирают, а большие деревья — нет.
У них облетают листья и вырастают новые.
Ветви упираются в небо. Корни уходят глубоко в землю.
Дерево появляется из земли, тянется вверх, вверх — в вечность.
Я подхожу к ближайшему дереву и пытаюсь обхватить его руками. Но моих рук не хватает. Забыв о том, что я фрёкен, я хочу залезть на дерево. Обхватить ствол руками и залезть на него. На самую вершину. Я стою под деревом, и мое желание так сильно, что я верю, будто у меня это получится.
Потом я вспоминаю, что я — фрёкен и что у меня месячные.
Я плачу и не могу этого скрыть.
И скольжу вниз по его грубой коре.
