– У меня единственной серебряные пули. Впереди должна пойти я.

– Ты штатская, Анита.

– Я уже много лет не штатская, и ты это знаешь.

Он долгую секунду смотрел на меня, потом кивнул:

– Ладно, давай вперед. Но если тебя убьют, мне начальство голову оторвет.

– Постараюсь не забывать, – улыбнулась я.

Я встала впереди. Они выстроились за мной кругом. Зебровски показал мне большой палец – все путем. Я не могла не улыбнуться. Дольф едва заметно кивнул. Пора было входить. Скрадывать монстра.

Стены были окрашены в два оттенка зеленого. Темный цвет хаки внизу и рвотно-зеленый сверху. Учрежденческая зелень, очаровательная, как зубная боль. По стенам шли толстые паропроводы выше моей головы. Они тоже были покрашены в зеленый и сужали коридор до узкого прохода.

Электрические кабели бежали серебряными струнами рядом с паропроводами. Трудно подвести электричество в здание, если дом строился без всякого расчета на это.

Краска местами вспучивалась на стенах – новую краску клали, не потрудившись соскрести старую. Если вкопаться в стену, пойдут слои разного цвета, как на археологических раскопках. У каждого цвета своя история и своя болезненная память.

Мы были будто в брюхе огромного корабля, только вместо рева машин слышалась почти полная тишина. Есть такие места, где тишина висит тяжелыми осадками. Одно из них – городская больница Сент-Луиса.

Будь я суеверной, каковой я не являюсь, я бы сказала, что эта больница – идеальное место для привидений. Привидения бывают разных видов. Обычно это духи умерших, оставшиеся на земле, хотя им полагалось бы попасть на Небеса или в Ад. Теологи уже столетиями спорят, что должно означать существование привидений для Бога и церкви. Я не думаю, что это волнует Бога, но церкви явно небезразлично.

Здесь умерло достаточно людей, чтобы было не продохнуть от привидений, но я лично ни одного не видела. Пока привидение не обнимет меня холодными руками, я вряд ли в него поверю.

Но есть призраки другого рода. Психические впечатления, сильные эмоции, впитавшиеся в стены и пол здания. Как магнитофон для эмоций. Иногда с видеоизображениями, иногда только звук, иногда лишь дрожь, проходящий по спине холодок, когда минуешь какое-то место.

Таких мест в этой старой больнице было навалом. Лично я никогда ничего не видела и не слышала, но, идя по коридору, знала, что где-то здесь рядом что-то есть. Что-то ждущее там, где не видит глаз, не слышит ухо, не дотягивается рука. Сегодня это мог быть вампир.

Слышны были только шорох шагов, шелест одежды – звуки нашего продвижения. Других звуков не было. Когда по-настоящему тихо, начинают слышаться звуки – пусть даже шум собственной крови в ушах.

Передо мной возник первый угол. Я шла на острие. Я сама вызвалась. И мне предстояло первой свернуть за угол. Что бы там ни оказалось, иметь с ним дело мне. Терпеть не могу строить из себя героя.

Я припала на одно колено, держа пистолет в обеих руках и целясь вверх. Высовывать пистолет за угол не имело смысла. Нельзя стрелять, не видя во что. Есть много способов завернуть за непросматриваемый угол, и ни один из них не идеален. В основном выбор зависит от того, чего ты боишься – что тебя застрелят или что тебя схватят. Поскольку речь шла о вампире, я опасалась, что меня схватят и разорвут глотку.

Прижавшись правым плечом к стене, я сделала глубокий вдох и бросила свое тело вперед. Мне не надо было выполнять точный переворот через плечо в коридоре. Я просто вроде как упала на левый бок, держа перед собой наставленный пистолет. Можете мне поверить – это самый лучший способ прицелиться при повороте за угол. Но я не стану его настоятельно советовать, если у монстров есть возможность отстреливаться.

Я лежала в коридоре, и пульс колотился у меня в ушах. Хорошая новость – за углом не было вампира. И плохая – там лежал труп.

Я встала на одно колено, все еще ловя взглядом любой намек на движение в полутемном коридоре. С некоторыми вампирами ты ничего не видишь, ничего не слышишь, а только чувствуешь плечами, спиной, тонкими волосками шеи. Это твое тело отвечает на ритмы, которые старше мысли. Кстати, если тут мыслить, а не действовать, можешь оказаться мертвым.

– Чисто, – сказала я. Но все еще стояла на колене посреди коридора с наставленным пистолетом, готовая к схватке.

– Ты уже закончила кататься по полу? – спросил Дольф.

Я взглянула на него, потом обратно в коридор. Там ничего не было. Все чисто. В самом деле чисто.

Тело было одето в бледно-голубую форму. На рукаве черная с золотом нашивка – «Охрана». Мужчина, волосы белокурые. Тяжелые челюсти, массивный нос, ресницы выделяются на фоне бледных щек серым кружевом. Горло – сплошное сырое мясо. Кость позвоночника блестит в верхнем свете. Кровь расплескалась по зеленым стенам макабрической рождественской открыткой.

В правой руке человека был револьвер. Я прислонилась спиной к левой стене и оглядела коридор до поворотов, ограничивающих взор. Пусть телом занимается полиция. Сегодня моя работа – сохранить жизнь нам всем.

Дольф склонился у тела. Он наклонился вперед, будто выполняя отжимание, чтобы приблизить лицо к револьверу.

– Из него стреляли.

– Я не почувствовала возле тела запах пороха, – сказала я. При этом я на Дольфа не глядела: была слишком занята наблюдением за коридором.

– Из этого револьвера стреляли, – повторил он, и голос у него был хриплый и сдавленный.

Я кинула на него быстрый взгляд. Плечи его напряглись, будто тело свело болью.

– Ты его знал? – спросила я.

Дольф кивнул.

– Джимми Дуган. Он был моим напарником, когда я был моложе, чем ты сейчас. Ушел в отставку, на пенсию прожить не смог и устроился сюда. Блин.

Что я могла сказать? «Сочувствую» – не годилось. «Мне чертовски жаль» – все равно мало. Ничего не приходило на ум. Ничем я уже помочь не могла. И просто стояла в этом заляпанном кровью коридоре и молчала.

Зебровски присел рядом с Дольфом и положил руку ему на плечо. Дольф поднял глаза. Какое-то сильное чувство мелькнуло в них: гнев, боль, печаль. Все это вместе, ничего из этого. Я смотрела на мертвеца, стискивая пистолет, и придумала наконец, что сказать полезного.

– У здешних охранников есть серебряные пули?

Дольф посмотрел на меня. Уже не надо было гадать – это был гнев.

– А что?

– У охранников должны быть серебряные пули. Пусть один из вас возьмет револьвер, тогда у нас будут два ствола с серебряными пулями.

Дольф только посмотрел на пистолет:

– Зебровски!

Зебровски взял револьвер осторожно, будто боясь разбудить человека. Но эта жертва вампира не собиралась вставать. Голова его свесилась набок, мышцы и связки были перекушены. Как будто кто-то большой ложкой зачерпнул мясо и кожу вокруг позвоночника.

Зебровски щелкнул барабаном.

– Серебро.

Он задвинул барабан на место и встал, держа оружие в правой руке. Ружье свободно висело в левой.

– Запасные патроны? – спросила я.

Зебровски склонился снова, но Дольф покачал головой. И обыскал мертвого сам. Когда он закончил, руки его были покрыты кровью. Он попытался стереть засыхающую кровь носовым платком, но она застыла в складках ладоней, собралась под ногтями. Теперь ее только мылом и щеткой можно отскрести.