И даже еще проще, еще менее героично: отряд попадает в засаду, красные палят по идущим по грудь через реку. Глухой удар, сомкнулась черная вода… И не было бы больше ничего. Ни крупного, сильного человека — погибший не вошел в полную силу мужчины, он не успел оставить след. Разве что поплачет кто-то из русской колонии Риги, скажет нехорошие слова Янис Кальниньш, да станет очень одиноко доживать последние годы на белом свете русскому старику, заброшенному судьбой в маленький немецкий городок. Но не было бы тогда ни второй жизни полуистребленного рода Мендоза, не было бы ни брата Васи, ни этого черного, веселого разбойника Евгения… Ни его собственных удивительных приключений, пережитых на пару с братом Васькой.

Так что нет, идти до конца — надобно. И на этом пути совсем неплохими спутниками выглядит пачка сигарет, чайник с маслянистым черным кофе, лучи низкого солнца на коже, приглушенные звуки гитары там, возле берега. Не худшие спутники на пути, который вполне может окончиться на белой, прокаленной солнцем улочке в провинции Древнего Рима, которую император Аврелиан велел называть Палестиной.

Сейчас из палатки мальчишек слышался радостный визг — там упоенно дулись в карты на раздевание: старший Фомич, туша под сто килограммов, его сын Кирилл и еще кто-то.

— Кто раздевается? — стоя метрах в пяти от палатки, спросил Володя, вызвав своим вопросом приступ радостного хохота.

— Папка быстрей всех раздевается! Идите к нам тоже играть!

— В другой раз.

Палатки разбросаны по лугу, под тополями. Предусмотрительный и мудрый Епифанов поставил палатку подальше — и пускай себе лагерь шумит, сам он будет спать себе спокойно.

Курбатовы не менее разумны, разбили палатку метрах в пятидесяти от остальных. Володя невольно улыбался, вспоминая, как в одной экспедиции огромный пес, датский дог, преследовал одну пару… То есть бедное животное и не понимало, что преследует бедных молодоженов. Пес с простотой милого животного очень заинтересовался их ночными занятиями и приходил в страшное возбуждение от ритмичного скрипа ржавой панцирной сетки в их палатке. Склоняя голову с боку на бок, возбужденно поскуливая, дог постепенно подползал почти вплотную к полотну палатки, и уже по его поведению весь лагерь узнавал, чем занимаются супруги.

А тут еще молодые люди теряли всякую осторожность, сетка с низкой кровати задевала землю, и пес начинал ритмично лаять.

Звяк — стук! — задевала за землю сетка. Гав-гав! — реагировал дог и продолжал разражаться ритмичным гавом, пока действовал раздражитель. Мораль? В экспедиции надо помнить, что из палатки слышно абсолютно все, и что палатки мало приспособлены для супружеской идиллии. Вот и все.

Палатка Курбатовых, надо отдать должное Анне, поражала чистотой и порядком. Несомненно, и сама Анна очень мила и воспитанна:

— Ох, Владимир, я о вас столько слышала! Василий рассказывал мне о ваших приключениях, это же фантастически! Вы должны мне тоже рассказать о своих приключениях!

— Аня, вы русская?

— Конечно! Откуда бы я знала язык.

— Вы говорите очень хорошо.

На самом деле русский Анны сильно отдавал акцентом — или французским, или каким-то иным из латинских.

— Я бывала в лагерях для русской молодежи, их организуют специально. В нашем лагере было правило — никогда не говорить по-французски! Скоро все привыкали говорить только на русском языке, и продолжался лагерь три недели, поэтому мы и умеем.

И про эти лагеря Володя слышал. В этих лагерях дети, а чаще внуки эмигрантов «культивировали свою русскость». Василий в разговор не входил, только затаенно улыбался, делая всем кофе, а разговор с Анной тек легко, Володе было и впрямь интересно. Полурусская девочка из Бельгии, третье поколение эмиграции; красивая девочка, изучавшая археологию в Сорбонне, попала в экспедицию к Василию… Вот, собственно, и вся история… или, вернее, предыстория.

Что Анна умна, образована и очень увлечена Васей — тут не могло быть никаких сомнений. Василий был для нее романтическим героем, девочка откровенно находилась в состоянии острой влюбленности; и все, что видел Володя в этой палатке, так не походило на его собственный дом, что мужик невольно впадал в самую чернейшую хандру.

«Неужели это и вся штука, — думал невольно Володя, — жениться на девочке на несколько лет тебя моложе… И все?! И она будет так же реагировать на тебя, как Анна на Василия? Неужели в этом все и дело?!»

Анна входила во вкус клановой жизни, страшно интересовалась судьбой и образом жизни Володи, активно знакомилась с родственником; энтузиазм этой великолепной молодости заставлял чувствовать себя старым и охладевшим ко всему. «Кроме Люды и кроме Ли Мэй» — ехидно подсказал кто-то внутри. Да, и еще он любит сыновей, и еще хочет успеть написать несколько книг, пока он еще в этом мире… Всего только! Но ведь и правда на душе нехорошо; нет чего-то по-настоящему важного. Последние годы он ходит по кругу, без толку расчесывая неврозы.

Вечерело. Сегодня должна быть еще одна встреча.

— Можно к вам?

— Конечно!

Чем еще хороша палатка — к ней трудно подкрасться незаметно. Вваливаются с шумом, с топотом, пошел разговор о науке, об археологии, о смысле занятия вообще всяким умственным делом. Разливается кофе, трудно говорить с Витей, с Леной и следить за ходом беседы Вити с Андреем; трудно, но как интересно. Странно, что Лена не хочет верить в умение Вити Гоможакова быть шаманом.

— Шаманы такие не бывают…

— А какие бывают?

— Ну… должно же быть в них что-то такое… не от мира сего. А у Гоможакова нет.

— Тогда покажи, у кого есть.

— А тут живет еще один такой… Я не знаю, как его зовут, но на хакаса почти не похож и на голове перья…

— Растут перья на голове?!

— Тьфу! Вовсе не растут, а просто такой головной убор… Как у индейцев.

Андрей захохотал:

— Это привидение индейцев с Маракуни!

Невольно засмеялись и все тоже: про индейцев с Маракуни слышала вся экспедиция.

— Можно к вам?

Заглянул Витя Гоможаков. Такой славный, приятный парень, а надо же, какая луковая, всегда скучная физиономия.

— Витя… Мне хотелось бы извиниться. Прости, все время тебя обижаю… Я неправ.

— Да ладно…

Витя смущенно улыбается.

— Может, это Витя и был? — вмешивается Андрей. — Витя, ты с перьями на голове не камлаешь?

— Я не камлаю, а кто ходит, знаю…

— Расскажи!

— Не расскажу — все равно не поверите.

— Поверим! Тебе поверим!