Камыза из домов…

— А вот наша директор школы! Здрасьте, Настасья Васильевна! — загомонили две едущие грации, и Володя содрогнулся: наклонившись вперед, по деревне шлепала разбитой обувью страшная тетка лет шестидесяти, с подбитым глазом и оплывшим, болезненно-сизым лицом.

— Это — директор школы?!

— Да, она у нас литературу и русский ведет.

А чудовищное создание подняло раскарябанную рожу, помахало девочкам рукой и как-то похабно осклабилось. А! Ведь девчушки едут на машине с мужиками! Вот в чем дело… Фомич пробормотал что-то вполголоса. Андрей и Дима переглянулись.

— Что? Отродясь не видали такого?

— Не-ет…

И парни замотали головами, словно отгораживаясь от этой бабушки.

«А деревни-то бывают разные!» — так сказал бы сам себе Володя, если бы не знал этого сам, задолго до Камыза и Малой Речки.

4 мая

Может быть, как раз визит трех граций в экспедицию и подтолкнул Володю к самым решительным действиям. Он сам не смог бы объяснить, но почему-то после этого визита стало совершенно невозможно отказаться от свидания с Людмилой. Мешало, конечно, чувство долга, но можно ведь договориться так, чтобы его отсутствие не особенно помешало. Быть в экспедиции тоже интересно… Но и это решаемый вопрос.

Володя отозвал в сторонку Епифанова и рассказал ему все как есть.

— Виталий Ильич, если не разрешите — я никуда не пойду! — отчеканил Володя, честно выкатив глаза и точно зная: никогда не придет в голову Епифанову его задержать.

И странно, тревожно было видеть, какую важную роль играет он в жизни экспедиции, как полагается на него Виталий Ильич. Как неприятно ему остаться без Володи даже на короткое время.

— Конечно, конечно, Владимир… Вы, разумеется, идите, но где вас в случае чего искать? Не подумайте, что лезу…

И Володя рассказал, где его, может быть, придется искать «в случае чего».

Человеку, привычному к ходьбе, пройти восемь километров, тем более по грунтовой дороге, не просто легкое — приятное занятие. Володя был рад тому, как он воспринял переход — как приятную, веселую прогулку. Значит, форма у него снова хорошая.

Обойти Камыз вокруг? Да что за черт, мы взрослые люди, в конце концов! А в такой маленькой деревне обходи ни обходи, какими задворками ни пробирайся, а хоть кто-то тебя да увидит. Володя прошелся по единственной улице деревни. Ни одна собака не тявкнула, ни одна парочка не сидела на скамеечке у калитки, ни один житель не сказал ничего и даже и не показался. Но трудно поверить, что никто не видел человека, прошедшего почти насквозь такую маленькую деревню. Очень может быть, что Камыз только притворялся вымершим… таково уж его свойство.

Людмила открыла ему сразу, после первого стука, и Володя опять приятно удивился и ей, и всему облику усадьбы: хорошо организованной, мирной, какой-то продуманно-уютной. В руке Людмилы горел керосиновый фонарь, а в доме с его вяжущим, терпким запахом трав, со множеством шкафов и шкафчиков горела керосиновая лампа. Два прибора стояли на столе, в круге света. Поставить их после его стука в дверь вряд ли возможно.

— Я вас ждала, Володя. Хотите вина? Вы голодный? Хотя вы, наверное, уже поужинали в лагере.

— Поужинал. А вино… вино я, вообще-то, принес с собой.

Людмила хорошо смеялась, открывая светлое, почти не тронутое морщинками горло.

— Покажите, какое у вас… А, какое-то молдавское. Мое лучше, если не испугаетесь пить вино деревенской колдуньи.

— Не испугаюсь. Я ни вина не боюсь, ни колдуний. Но вас, кажется, удивило, что я курганами всерьез интересуюсь? Ну, так дело обстоит вот как…

Володя еще днем почувствовал, что Людмиле и впрямь интересно, что рассказ о его работе — не только способ познакомиться поближе. А сейчас она сидела, подперев полными руками голову с длиннющей черной косой, внимательно слушала, и глаза у нее были удивительно хорошие.

Володя говорил и говорил. Знакомство получалось такое, какие он ценил больше всего — когда могла быть дружба, а могла быть и не только дружба. Что-то кроме дружбы определенно может возникнуть… и хорошо, что это может быть. Он не откажется от этой возможности, но если ничего и не состоится, ему все равно интересно.

К тому же Володя знал, что самым лучшим соблазнителем он становится именно тогда, когда соблазнять совершенно не обязательно, когда он все делает естественно, не имея специальной цели. И когда от него совсем не ждут пылких клятв, целований рук и ног. Никакой определенной цели он и не имел в этот вечер, уже переходящий в ночь…

Вечер переходил в ночь, и очень успешно перешел, потому что Володя говорил почти что до трех часов пополуночи. Ему-то, привычному к ночным бдениям, это не было трудно. Володю удивляла Людмила: у нее ведь не могло быть такой привычки ученых людей, а она слушала без малейших признаков усталости, и пили они все время горячий чай из каких-то незнакомых Владимиру, удивительно вкусных трав — чайник стоял тут же на керосинке, за ситцевой занавеской.

Под конец Володя даже несколько растерялся: Людмила не подавала ему совершенно никаких знаков. Ни что ему пора уходить, ни что он может перейти к каким-то другим действиям. Она слушала его, говорила с ним, подливала чаю — и все. Только к концу разговора иногда вдруг стала появляться у нее короткая ироническая улыбка. К чему бы?

Сидели они напротив, и Володе пришлось специально встать, подойти к женщине, чтобы поцеловать ее руку. В любом случае это было достаточно целомудренно… и вместе с тем хоть какое-то, но действие. Женщина не двинулась, только позволила Володе сделать то, что он хотел. Володя заглянул в глубокие янтарные глаза, и Людмила погладила его свободной рукой, провела по виску и щеке.

— Интересно, а если бы я затеяла тебя сейчас прогнать… Что бы ты делал?

— Прогонишь — пойду в лагерь, — пожал плечами Владимир, — тут не так и далеко.

— Недалеко. Но ходить сейчас совсем не надо. Сейчас плохое время, чтобы ходить одному.

— «И опасайтесь выходить на болота ночью, когда силы зла властвуют беспредельно», — процитировал Володя Конан Дойля.

— Повтори… Ты очень хорошо это сказал.

Он повторил.

— Не совсем так… все-таки они властвуют не беспредельно… Но ходить по ночам здесь не надо. Или ты не понимаешь этого?

— Мне возле лагеря бывало неприятно, сам не знаю почему. И наши девушки видели такое существо… собачку, у которой глаза отсвечивают красным в темноте. Я сам не видел, но они рассказывали мне.

— В темноте глаза светятся красным только у человека. И у тех, кто получился из человека. Еще раз говорю — не ходи один по степи ночью.

— Именно здесь или везде?

— Везде в Хакасии, где есть курганы; в них лежат разные люди. А сейчас здесь появился, кажется, один… нехороший, и я совсем не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

Володя тронул губами полные губы. Женщина встала, ответила. Чуть ниже Володи, она как-то очень ладно поднялась и очень деловито — специально, чтобы целоваться с ним. Все, что происходило на протяжении ближайших двух часов, происходило как раз так, как больше всего нравилось Володе: просто,