неподвижным взглядом фюрера, призрачно мерцающим в сполохах алого пламени факела.

Конференц-зал поражал своими размерами. Вытянутый, с трехметровым потолком, который подпирали двадцать бетонных колонн, по десять с каждой стороны, с длинным и узким столом в центре, обрамленным беспорядочно опрокинутыми стульями. А за покосившимся на единственной ножке креслом во главе стола, на причудливо исполненном пьедестале, увенчанный беспорядочно свисающими позади лохмотьями карты мира, возвышался бюст Гитлера. Но осторожно ступившего в помещение Крюгера поразило другое: вся комната словно была наполнена каким-то тусклым желтоватым сиянием, причудливо переливавшимся в неровных отсветах факела.

Изгнанник неожиданно догадался, в чем дело… Янтарь!

Знаменитая Янтарная комната, вывезенная немцами из России во время Второй мировой! Ее следы потерялись в сорок четвертом году в Кенигсберге, и вот он ее нашел!

— Раньше за такую находку мое имя оказалось бы во всех школьных учебниках, — всматриваясь в бюст нацистского вождя, вырезанный из огромного куска янтаря, пробормотал Крюгер. — Что, дружище, таким ты видел будущее?

Легендарное помещение, в котором очутился Ханс, казалось ему порождением воображения — а ведь в скудном пламени факела он не видел и десятой доли всех заточенных тут красот!

Одурманенный находками, Крюгер просто не мог поверить, что все это происходит наяву и именно с ним, — и совершенно забыл о том, что выход из тайной сокровищницы все еще не найден.

С обнаруженной в тупике очередного коридора дверью в медпункт пришлось повозиться: ее заклинило, словно какой-то предмет подпирал ее изнутри. Так и оказалось.

Неизвестно, сколько провисел повешенный, пока дубленая кожа ремня не рассохлась и не стала расползаться на лоскуты под весом останков. Однажды висельник все же упал.

Крюгер поморщился: при ударе о пол истлевший скелет развалился, и бесформенная куча с откатившейся головой, лежавшая у самой двери, теперь больше напоминала завернутые в тряпье суповые кости для бездомных собак. Повсюду были разбросаны шприцы и ампулы. Их было так много, что сделать шаг, не раздавив несколько хрустящих старинным стеклом цилиндриков, было невозможно.

— Антибиотики, — подобрав один, прочитал истертую надпись Крюгер.

У многих шприцев были сломаны или погнуты иглы, словно несчастный человек в приступе отчаяния остервенело тыкал в себя инъекторами с разными лекарствами, тщась подобрать подходящее. Об этом говорили и плохо различимые бурые пятна, в изобилии украшавшие пол.

Следующее открытие было еще более странным. Ни в ящиках перевернутого набок стола, ни на полках двух широких, во всю стену, шкафов не нашлось ровным счетом ничего. Ни бинтов, ни градусников, ни инструментов. Не было даже паршивой таблетки аспирина! Только несколько валяющихся на полу выпотрошенных коробок, в которых, по всей видимости, и находились ампулы.

— Какого черта здесь произошло? — пробормотал Крюгер, косясь на прикрытую дверь, и, перехватив факел, покинул медпункт.

А дальше начались самые невероятные сюрпризы. Петляющий в темноте коридор неожиданно закончился, и повернувший за угол Ханс, привлеченный тусклым светом, едва не рухнул в глубокий широкий ров, соединенный полуразрушенным мостиком. Налетевший ветер захлопал пламенем на конце палки, и осторожно высунувшийся человек оглядел неожиданное препятствие.

Внизу — бурный извилистый поток. Далеко наверху — изогнутая полоска неба.

Две сплошные ледяные стены, соединенные крохотной тростинкой моста.

На другой стороне — массивная круглая дверь, какие бывали раньше у банковских сейфов, снабженная истершимися от времени надписями, предупреждающими о некой опасности.

Потушив факел, Крюгер разглядывал останки моста, прикидывая, как перебраться на другую сторону. Металлические перекрытия с одной стороны были вырваны напрочь, оставив над бездной только узенькую дорожку, из нескольких балок с перилами. Судя по рваным краям металла и сохранившейся кое-где копоти, когда-то мост пытались сжечь или взорвать. Идти вперед с риском для жизни не хотелось, но и возвращаться в темные коридоры склепа за спиной особого желания не возникало. Потрогав ботинком неподвижную сталь, Крюгер глубоко вздохнул и стал осторожно пробираться над пропастью, вцепившись в перила и стараясь не смотреть вниз. Закончив переход и с трудом протиснувшись в узкую щель между стеной и толстенной крышкой двери, он скинул рюкзак и немного посидел, давая отдых дрожащим от напряжения ногам, после чего снова зажег факел и осмотрелся.

Эта часть немецкого укрепления была поистине грандиозна. Крюгер даже раскрыл рот от удивления, угодив в огромный ангар с двумя застывшими дизельными подлодками. Одна из них завалилась на бок, сиротливо притулившись к стенке дока, обледенелые, закрытые створы которого украшали три большие белые цифры «211».

У Ханса закружилась голова. Устроившись на полу в коридоре, куда добивал узкий луч света из приоткрытой в ущелье двери, он открыл последнюю банку бобов и жадно набросился на ее содержимое, которое, впрочем, запасливо решил разделить на две половины.

Очередная порция пищи и небольшая передышка сделали свое дело: аналитический мозг ученого вновь обрел ясность мысли, настойчиво призывая потратить силы на поиски выхода, не отвлекаясь на приманки, разложенные тут его погибшими предками.

Крюгер решительно встал и убрал в рюкзак банку, постаравшись пристроить ее так, чтобы драгоценное содержимое не вывалилось.

Но просто так пройти мимо гигантской пирамиды, ценой непостижимых усилий возведенной в середине огромного природного атриума, он не смог. Поражающее своими размерами ледяное сооружение, собранное только до середины из филигранно отесанных блоков, каждый из которых был размером со снегоход, было окружено по периметру застывшим хороводом поникших прожекторов на высоких штативах, соединенных между собой змеящимися обледенелыми проводами.

— «Пирамидеры», — пробормотал таинственное слово, вычитанное из письма немецкого офицера, задравший голову человек.

Чуть в стороне громоздились промаркированные деревянные ящики и контейнеры, в некоторых из которых Крюгер разглядел странные полуистлевшие хламиды и потускневшие посохи, похожие на церковные и явно заготовленные для каких-то ритуальных обрядов. Вновь ощутив наступающее головокружение, немец решил двигаться дальше, но как он ни старался, с каждым шагом все дальше углубляясь в таинственные помещения базы, найти выход ему так и не удалось. Казалось, бетонный склеп был наглухо вмурован в тысячелетнюю ледяную формацию. Слишком поздно мечущийся в потемках Крюгер понял, что заблудился. Вдобавок ко всему его давно уже мучила жажда, еще сильнее подталкивающая человека к безумию.

Изгнанник заметался, что привело лишь к нескольким падениям и ушибам. В очередной раз обо что-то споткнувшись, он потерял факел. Тот откатился в темноту и там погас, а пока Ханс пытался нащупать его, сильно обжег руки. Съежившись на полу, проклиная свою участь и что-то бессвязно выкрикивая в навалившуюся со всех сторон темноту, Крюгер вскоре соскользнул в неспокойное забытье.

Когда изгнанник очнулся, над его головой с подрагиванием переливался ослепительный электрический свет. В первые секунды он решил, что ему мерещится, но потом различил далекие звуки, похожие на удары, доносящиеся из глубины многочисленных помещений. Собрав последние остатки сил и мужества, волоча за собой рюкзак, Крюгер поплелся на звук. Пролеты, коридоры, запертые и незапертые двери — все слилось в неясный калейдоскоп бессмысленных образов и видений в сознании человека, обезумевшего от жажды и движимого лишь инстинктом самосохранения.

В какой-то момент немец уловил краем сознания, что больше не слышит звуков и тупо бредет наугад. Тогда он в отчаянии бросил рюкзак и снова съежился на полу. А может, это его сознание продолжало упрямо метаться по нескончаемым коридорам, а тело по-прежнему лежало в той неведомой темноте, медленно прислушиваясь к замедляющемуся выстукиванию собственного сердца?

Сейчас ему было все равно.

Но вскоре звуки послышались вновь — и гораздо ближе, чем раньше. Ханс не помнил, как он нашел ту дверь, — ноги сами вынесли его к ней. В памяти отпечатался лишь вновь закипающий ужас, когда изгнанник, беспомощно опустив руки, смотрел на могучий круглый засов, венчавший плотно закрытую