– И что из этого следует? – спросил Алексей Григорьевич.
– Только одно, граф. Впереди судебный процесс – трудный и затяжной. Если, конечно, вы на него согласитесь…
– Никогда! – перебил граф Оболин. – Господа, я просто не верю своим ушам. Я ведь вам все объяснил!..
– Если причина в Толмачеве, – вступил наконец в разговор Мартин Сарканис, – он для вас не представляет никакой опасности. Мы знаем, где сейчас ваш бывший дворецкий…
– Нет, господа, я отказываюсь понимать происходящее. – Лицо графа Оболина пылало негодованием. – Я абсолютно не боюсь Никиту! Дело совсем не в этом! Неужели вы ничего так и не поняли?…
– Подождите, Алексей Григорьевич! – остановил Забродин. – Прочитайте вот это письмо! Оно для вас. – И он передал хозяину дома конверт.
Граф Оболин вынул из конверта лист белой плотной бумаги, сложенный вчетверо, развернул его, стал читать:
«Графушка! Любовь моя! Единственный мой! Спасите меня, возьмите, позовите, я жду. Добрые люди сказали: начнется процесс, и Никиту сразу арестуют, и мы тут же встретимся. Мы будем вместе всегда-всегда, до гроба. Я люблю вас, я умираю без вас. Жду, жду! Ваша Дарья».
Граф Алексей Григорьевич Оболин читал, и присутствующие в комнате с ним наблюдали волшебные, невероятные перемены: заблестели глаза, выпрямилась спина, разгладились морщины на лице – он молодел с каждым мгновением, как только бывает в русских сказках, когда изменяет облик героев волшебная живая вода. Письмо было прочитано, и граф Оболин задал вопрос:
– Когда надо ехать в Берлин?
– Вы согласны? – еще не мог поверить Забродин.
– Да, я согласен!
– За неделю, крайнее, дней за десять, – ответил товарищ Фарзус, то есть господин Иоганн Вайтер, – мы все приготовим – документы, адвокатов, прессу, публику в зале и прочее. И тогда вы приедете с Глебом Кузьмичом. Он пока поживет в Осло.
– Господа, – граф Оболин направился к двери, – если мне память не изменяет, в подвале должна быть бутылка французского шампанского…
В этот полуденный час в ресторане отеля «Новая Германия» было многолюдно, и на четырех господ, негромко говорящих по-русски, которые расположились за столиком в дальнем углу зала, возле рояля, сейчас задернутого чехлом, никто не обращал внимания.
– Подведем итоги, – сказал товарищ Фарзус, покончив с куриным бульоном, приправленным специями. – Начало процесса через три дня, и завтра в газетах появятся об этом первые сообщения. Один писака, уж не помню откуда, – вчера в имперском суде на наших адвокатов их накинулась целая туча, – так вот, хвастался сей борзописец названием своей статейки – «Опять „Золотая братина“!». На мой взгляд, название без особого полета фантазии…
– И завтра же, – добавил Забродин, – все эти газетные публикации прочитает Толмачев.
– Совершенно верно, – согласился товарищ Фарзус. – Мы дадим лжеграфу часа два на увлекательное чтение, и после этого один из наших людей вручит от меня Никите Никитовичу послание, которое будет тут же прочитано. И произойдет следующее… – Иоганн Вайтер обвел всех торжествующим взглядом. – Во- первых, Толмачев без всякого сопротивления отдаст нам Дарью, вернет ее вам, Алексей Григорьевич… – Граф Оболин хотел было что-то спросить, но товарищ Фарзус остановил его жестом руки. – Как это будет выглядеть – потом объясню. Возможны варианты. Во-вторых… Самое пикантное! – Кто бы мог подумать в восемнадцатом году, что товарищ Фарзус такой большой любитель порассуждать пространно и велеречиво. – Во время судебного процесса Никита Никитович не проявится никоим образом, он не пикнет, не обмолвится ни полусловом. А ведь наш лжеграф сразу поймет, прочитав завтра в газетах о начале процесса, кто стоит, Алексей Григорьевич, за вашей спиной, – ему это, как вы понимаете, известно…
– Да не проще ли передать этого мерзавца немецкой полиции? – сделал предположение граф Оболин. – Коли вы знаете, где он с Дарьей находится?
– Ни в коем случае! – повысил голос товарищ Фарзус. – Ни при каких обстоятельствах! Мы передаем Толмачева полиции, и он для нас становится недосягаемым. Более того, суд наверняка использует его как свидетеля, и, защищенный – давайте называть вещи своими именами, – защищенный от нас германским законом, Толмачев скажет на суде сами понимаете что. Нет! Для нас Никита Никитович безопасен на свободе, но в том случае, если он прочитает мое послание.
– Что же это за послание такое? – полюбопытствовал Забродин, раскуривая свою трубку.
– А вот это – профессиональная тайна! – засмеялся товарищ Фарзус, он же Иоганн Вайтер. Правда, засмеялся несколько натянуто…
Да разве мог он поведать соотечественникам все свои мысли и тайные планы! Как сыщику, разведчику надо отдать должное Фарзусу. Еще в декабре 1918 года его стараниями был обнаружен Никита Никитович Толмачев. Результат неусыпной слежки целой группы агентов за ювелирным магазином «Арон Нейгольберг и Ко». В эту группу он не включил Иоганна Вайтера Мартина Сарканиса, своего нового сотрудника. Пусть опыта набирается. Да и других дел в Германии на каждого агента хватит с избытком – из Чека только успевают секретные директивы расшифровывать. (Далась им эта пролетарская мировая революция!) Потом… Есть смысл Мартина Сарканиса, простите, теперь уже Ганса Фогеля, от «Золотой братины» держать подальше. Может быть, до времени…
Конечно, был соблазн, как только Толмачев осязаемо возник, сдать его полиции – и дело с концом: поставленная Центром задача выполнена. Второй половине сервиза – от лжеграфа никакой угрозы. За содеянное, даже если не всплывет убийство Толмачевым Саида Алмади, по германским законам обеспечено Никите многолетнее заключение. Но не спешил товарищ Фарзус. Посмотрим… Отчего это Никита с Дарьей решил жилье снять во дворе, где черный ход в магазин Нейгольберга?
Вскоре в доме фрау Хельги Грот появился новый жилец, Курт Балл, вдовствующий пенсионер, бывший управляющий конторы какой-то торговой посреднической фирмы и потому человек состоятельный, занял две уютные комнаты как раз над квартирой, в которой проживали Отто Штойм со своей Дархен. Встречался с Куртом Баллом товарищ Фарзус раз в неделю в соответствующих, заранее обусловленных местах (для экстренного сообщения был телефон с условным паролем на конспиративной квартире). Однако больше года – ничего!
– Работает на такси, – отчитывался агент Курт Балл, который у товарища Фарзуса проходил под кличкой Лысый. – Уезжает рано утром, возвращается к обеду. Часто возится со своей машиной, ремонтирует, случается, и ночью.
«Что-то тут есть…» – думал Иоганн Вайтер и советовал:
– Наше дело такое, дружище Курт, – терпеть и ждать. Продолжайте наблюдение не спуская глаз.
В августе 1919 года Лысый докладывал:
– Соорудил гараж для своей машины под окном кухни.
«Вот это уже интересно! – определил товарищ Фарзус. – Это уже горячо». И сообщил:
– Теперь встречаться будем два раза в неделю. И, дружище Курт, я удваиваю вам гонорар. Но не засветитесь. Осторожность и еще раз осторожность!
В феврале 1920 года на конспиративной квартире раздался телефонный звонок, прерывающимся от волнения голосом Лысый назвал пароль. Через час в условленном месте встретились Курт Балл и господин Иоганн Вайтер.
– По утрам в багажнике своей машины он вывозит… – Лысый облизал пересохшие губы, – вывозит землю в мешках!.. Я выследил: утром вчера и сегодня… на своем такси… Вывозит в парк Фридрихсгайн, там в конце есть овраг.
«Вот оно что… – подумал товарищ Фарзус, испытав внезапный озноб. – Понятно…» И вслух сказал:
– Теперь, дружище Курт, наблюдение только за квартирой господина Штойма и за фрау Дархен… Могут они в одночасье засобираться съезжать… Вот этот момент нам упустить никак нельзя. Наблюдать денно и нощно! Вознаграждение еще раз удваиваю.
«Значит, подкоп, – определил Иоганн Вайтер. – И у Никиты получится. Наверняка он все рассчитал. Что же… Остается только ждать. Со второй половиной провалиться нельзя…»
Да, были у господина Иоганна Вайтера свои намерения, связанные со второй половиной сервиза
