какая разница? Главное, всем
– Когда уже этот чертов Кейв приедет? – Я делаю вид, что танцую.
– Говорят, самолет задерживается.
– Вот урод! – Я выхватываю зажженную сигарету из пальцев танцующего рядом парня, но он этого даже не замечает. Затягиваюсь. – Тут скучно.
– Вот тебе! – Даша засовывает мне в рот кусочек чего-то, я инстинктивно проглатываю. – Что это было? Экстази?
– Марка, – заговорщицки подмигивает Даша.
– Дурр-ра! – Я пытаюсь сплюнуть, но поздно. Понимаю, что все плохое уже произошло. – Где взяла?
– Попов дал. – Звучит обнадеживающе, но желание танцевать пропадает.
– Чего-то мне танцевать расхотелось, – честно говорю я.
– Тогда пойдем выпьем? – Даша заразительно смеется. – Он сказал, она слабая.
Возвращаемся на место, и я опять вижу Олега с выключенной камерой на плече, который смотрит на мило щебечущих Женю и журналистку.
– Ты сильно устаешь? – слышу я ее голос, подходя ближе.
– Я не устаю вообще, я люблю свою работу, – бурчит Женя.
– Да ладно! Он такой классный, правда? – Она оборачивается и говорит прямо в камеру: – Сейчас мы его расспросим о последних московских сплетнях.
Женя делает умоляющие глаза и показывает мне жестами, что он тут ни при чем, но я врубаюсь, делаю ему знак продолжать жужжалово, беру у Олега камеру и начинаю снимать. А эта коза мельтешит на высоких тонах:
– Андрей, дай мне эмоцию! Мне нужен секс!
– А мне нужно в туалет.
– Мне нужны все твои самые темные стороны!
– Я хочу поменять свою гребаную «Хонду» на что-то более пристойное, – пожимает плечами Женя.
– Подумать только! Московская суперзвезда ездит на «Хонде». Питерцы, ау! Есть среди вас богатые невесты?
Мы с Дашей дружно прыскаем. Камера чуть подрагивает. Я оборачиваюсь и снимаю Дашу, показывающую мне, что эту подставную съемку нужно сворачивать.
– Андрей, нам пора уезжать, – говорит Олег.
– У меня еще три горячих вопроса, – бьет меня по объективу журналистка. – Кстати, чья эта камера? Мне нужна пленка! Андрей, ты хочешь ребенка?
– М-м-м-м-м, – повисает Женя.
– У него их двое, – встреваю я. – Все, закончили.
– Кейв прилетит через час. У нас еще три часа как минимум, – подкрадывается сзади Попов.
– Что ты предлагаешь, сатана? – говорю я, снимая его крупным планом.
– Берем твою Дашу и журналистку. Валим в отель.
– Ты так запросто уедешь с собственной вечеринки?
– Я всегда так делаю.
– Ты стреляешь без предупреждения, зайка!
– У входа два джипа БМВ, малыш.
– Скажи это еще раз, для наших самых маленьких телезрителей из Сызрани.
Попов прислоняется к объективу и повторяет фразу.
Я опускаю камеру, и наша группа начинает лихорадочно собираться. Денис протягивает руку, чтобы рывком поднять с дивана журналистку.
– Тася, ты с нами!
– Куда?! – таращится та.
– Ты же хотела интервью с Миркиным сделать!
– Но я же...
Мы валим к выходу в сопровождении двух дюжих охранников, плечами разрезающих людские потоки, я пытаюсь снимать происходящее, и фонарь камеры выхватывает из толпы промоутера, все так же в одном кеде. Он собирается развернуться, но тут кто-то говорит:
– Нам нужен стенд-ап с ним!
Женя подсовывает Даше микрофон, мы застываем на секунду, она сглатывает, морщит лоб и выдерживает долгую паузу, прежде чем задать вопрос:
– Чего вы ожидаете от сегодняшнего концерта?
Промоутер молчит, напряженно вращает глазами, открывает рот, потом опять закрывает.
– Будет ли сегодня много поклонников Ника Кейва на его концерте, который вы любезно организовали? – Даша дает невозможное количество уточняющих деталей.
– Я.... – Промоутер широко раскрывает рот, вязкая слюна появляется на нижней губе и повисает. Потом тянется и тянется, пока не срывается на землю. – Я... – продолжает мычать промоутер.
– Бутират, – констатирую я, очень крупно снимая его глаза в прожилках сосудов. Меня сильно шатает.
У самого выхода я сталкиваюсь с той высоченной девицей в шляпе. Она долго буравит меня зрачками, сжавшимися до размеров игольчатого ушка, будто совмещая картинку с исходным файлом, потом выдает в объектив:
– Я переспала с дальнобойщиком!
– Охуеть можно, зайка! – улыбаюсь, мажу по ней видео, прохожу мимо.
– У него были такие глаза! – слышится за спиной.
На улице пьяная Тася пытается прикурить, но у нее не выходит ни с третьей, ни с четвертой попытки. Выключаю камеру. Услужливо подношу огонь, чуть не спаливая ей ресницы.
– Так Миркин – это ты? – спрашивает она.
– Да ладно! – кричу я на весь двор.
– Нет, ну правда, что ли?
– Лучше поздно, чем никогда, зайка! Лучше поздно! – кривлюсь я. Марка не снимает опьянения, но и не усиливает его.
На канале «Дискавери» два варана пытались совокупиться. Самец нарезал круги вокруг своей подружки, сверкая бронебойной шкурой зеленовато-бронзового отлива. Изредка он поворачивал свою треугольную башку и молниеносно высовывал язык. В его темных глазах читалось обращение к оператору. Будто бы варан говорил: «Чувак, а как бы повел себя ты, окажись я в вашей спальне, а?» Но оператор не реагировал, продолжая снимать крупные планы, отчего варанья телка постепенно приходила в бешенство и начинала шипеть.
В углу дверцы мини-бара был небольшой скол, и трещинки, разбегавшиеся от него, напоминали узор кленового листа. Я подумал, что хотя марка и оказалась лажей, она позволяла замечать мелкие детали, на существование которых я в обычном состоянии и внимания бы не обратил. Достав из мини-бара бутылку воды, я не глядя вылил содержимое в стакан, пролив половину на стол, и выбросил бутылку в урну. Потянулся за стаканом, но тот, будто поскользнувшись, поплыл на водяной прослойке к другому концу стола, и я чудом среагировал, поймав его на самом краю. Сделав два жадных глотка, я отметил, что вода была слегка голубоватого цвета. Надо будет утром посмотреть название, подумалось мне, это прикольно, когда вода голубая.
Покончив с водой, я собрался двинуть обратно в комнату, но вляпался локтем в какое-то большое коричневое пятно на журнальном столе. Такое впечатление, что вчера на этом месте разлили колу, которая, высохнув, превратилась в подобие тягучей смолы. Рука буквально прилипла к столу, но за три попытки я все-таки отодрал ее от поверхности. Остатки смолы тянулись от рукава пиджака к столу, как растаявшая
