Другой тогда себя с Вергилием равняет,Когда еще почти он грамоте не знает;А третий прославлял толико всем свой дарИ почитал себя не меньше как Пиндар.Но то не мудрено, что так они болтали,Лишь только мудрено, что их стихи читали,Стихи, которые не стоят ничегоУ знающих, кроме презренья одного;Которые сердцам опаснее отравы.Теперь я возглашу: «О времена! о нравы!О воспитание! пороков всех отец,Когда явится твой, когда у нас конец,И скоро ли уже такие дни настанут,Когда торжествовать невежды перестанут?Нет, знать, скорей судьба мой краткий век промчит,Чем просвещение те нравы излечит,Которые вранья с добром не различают,Иль воскресения уж мертвых быть не чают,И не страшатся быть истязаны за то,Что Ломоносова считают ни за что?Постраждут, как бы в том себя ни извиняли,Коль славного певца с плюгавцем соравняли.[24]Но мщенья, кажется, довольно им сего,Что бредни в свете их не стоят ничего.У славного певца тем славы не умалит,Когда его какой невежда не похвалит;Преобратится вся хула ему же в смех.Но и твердить о сих страмцах, мне мнится, грех;А славнейших певцов стихи пребудут громки,Коль будут их читать разумные потомки».Постой, о муза! ты уж сшиблася с пути,И бредни таковы скорее прекрати,В нравоученье ты некстати залетела;Довольно про тебя еще осталось дела.Скажи мне, что потом посланник учинил?Боюсь я, чтобы он чего не проронилИ не подвержен был он гневу от Зевеса.Болтлива ты весьма, а он прямой повеса.Тут более Ермий промедлить не хотел,Он, встрепенувшися, к Церере полетел;Всю влагу воздуха крылами рассекает,И наконец Ермий Цереру обретает.Не в праздности сия богиня дни вела,Но изряднехонько и домиком жила:Она тогда, восстав со дневным вдруг светилом,Трудилась на гумне с сосновым молотилом,Под коим охали пшеничные снопы.Посол узрел ее, направил к ней стопыИ дело своего посольства отправляет.Отвеся ей поклон, то место оставляетИ прямо от нее к полиции летел,Во врана превратясь, на кровлю тамо сел,Не зная, как ему во оную забраться:Десятских множество, и, если с ними драться,Они его дубьем, конечно, победятИ, как озорника, туда же засадят.Подобно как орел, когда от глада тает,Над жареной вокруг говядиной летает,Котора у мордвы на угольях лежит, —Летая так, Ермий с задору весь дрожитИ мнит, коль ямщика он в добычь не получит,Тогда его Зевес как дьявола размучит,Он рек: «Готов я сам в полицию попасть,Чем от Зевесовых мне рук терпеть напасть,И прямо говорю, каков уж я ни стану,Тебя я, душечка моя ямщик, достану».Пустые он слова недолго продолжал,Подобно как ядро из пушки завизжал;Спустился он на низ и трижды встрепенулся,Уже по-прежнему в свой вид перевернулся,Он крылья под носом, как черный ус, кладет,Одежду превратил в капральский он колет[25],А жезл в подобие его предлинной шпаги,—И тако наш Ермий исполнен быв отваги,Приходит с смелостью на полицейский двор,Быв подлинно тогда посол, капрал и вор.
Песнь вторая
Итак, уже Ермий капралу стал подобен,А обмануть всегда и всякого способен;Не только чтоб цыган или коварный грек,Не мог бы и француз провесть его вовек.Такие он имел проворства и затеи,Каких не вымыслят и сами иудеи.
