— Да нет же, ты должна была вывалить: для этого я и здесь. — Клер протянула руку за стаканом для смешивания, и когда Джина подала ей его, высыпала немного какао-порошка в гущу в своей чашке. — Это я должна перед тобой извиниться: я была так занята мотовством, свиданиями и барахтаньем в роскоши, что не обращала внимания на то, что творится с тобой.

— Нет, это несправедливо, не вини себя. Я могла поговорить с тобой в любое время. Я просто уперлась, хотела сама решить свои проблемы. Теперь-то я этим насытилась и хочу помощи, и все, что ты ни сделаешь, будет замечательно. — Она помолчала. — А если ты не сможешь, если это не сработает, то я, наверное, заброшу свою лабораторную работу навсегда.

— И что будешь делать?

— Что-нибудь, связанное с лошадьми. Я всегда любила ездить на них, с самого детства. Я просто не могла заняться этим до тех пор, пока кто-нибудь не приведет меня на конюшню. И тут мне пришло в голову, как раз когда я размышляла, кто я такая, что и вправду я люблю лошадей больше, чем людей и гораздо сильнее, чем любую лабораторию из тех, в которых я когда-то работала. Так что когда-нибудь, когда у меня будет отложено достаточно денег, или, может быть, недостаточно, тогда я сделаю вот что: пойду подрабатывать, ухаживать за чьими-нибудь лошадьми.

— Я кое-кого встретила прошлым вечером, у кого есть лошади. Я вас познакомлю.

— Боже мой, ты собираешься ответить на все мои молитвы сразу, — сказала Джина весело. — Твое богатство, определенно — самое лучшее, что случалось со мной за всю жизнь.

Они обменялись улыбками.

— Я тоже подумываю о работе, — сказала Клер. — Иногда я скучаю по ней, по крайней мере, по ее творческой части. Мне хочется посидеть с карандашом или фломастером и увидеть, как нечто обретает форму на бумаге, начиная с самой задумки — и даже не всей идеи в целом, а какой-то ее части — и это нечто начинает жить. Я обожаю это. Может быть, когда-нибудь, устав от всей этой суеты, я смогу вернуться.

— На ту же работу? Получать приказы от людей, которые смыслят в этом меньше тебя, и даже заимствуют твои идеи? Ты уже забыла об этом?

— Нет, я не хочу возвращаться к тому же. Но, может быть, я достану самостоятельную работу, чтобы делать ее дома.

— А почему бы тебе не открыть свою фирму? Ты можешь себе это позволить. Тогда тебе не придется работать на кого-то другого, а только на себя.

Клер посмотрела на нее в удивлении.

— Я могла бы. Просто в голову не приходило. Слушай, это милая идея: у меня даже мысли такой не появлялось, я не знаю, когда у меня найдется время для работы, даже если я очень захочу. Я вдруг стала так занята… ты не поверишь, как дни могут заполняться обедами и ужинами и магазинами, и размышлениями о следующем обеде, ужине, магазинах… — она поймала насмешливый взгляд Джины. — Я понимаю, жаловаться смешно: я развлекаюсь. И я хочу, чтобы ты получила работу, я уверена, что Квентин не откажет. Я позвоню ему, когда вернусь. Нет, сейчас. Подожди.

Она пошла к платному телефону в углу и вернулась через несколько минут:

— Он сказал, что открытие уже было и что ты должна повидаться с директором по кадрам, ей передадут твое имя. Он сказал, что любой мой друг… и тому подобное.

— Я завтра же съезжу, первым делом. И мы отметим все завтра вечером. Я надеюсь.

Возникла недолгая заминка.

— Отлично, — сказала Клер. Джина подняла голову:

— У тебя свидание завтра вечером.

— Я не пойду.

— Нет, мы отметим следующим вечером. Если будет что. И если следующий вечер свободен.

Клер вынула свою записную книжку из сумочки и сверилась с ней:

— Отлично. Я скажу Эмме, что мы и ее хотим увидеть.

— А она встречается с… как его имя?

— Брикс. Один раз встречалась. Он еще не звонил ей сегодня утром, когда я уходила к тебе.

— А позвонит, как ты думаешь?

— Не знаю. Я не понимаю, чего ему нужно, если только не позабавиться немного. Он свел Эмму с ума за неделю и затем позвонил вчера, она выбралась из истерики и была готова протанцевать с ним целую ночь. Или провести ее в постели с ним — я не знаю, занимаются ли они этим. Поэтому я его и опасаюсь.

— Так скажи ей, что не хочешь, чтобы она с ним встречалась.

— Сразу слышно — говорит женщина, у которой нет дочери-подростка, — сказала Клер с улыбкой. — Я говорила. Это ничего не значит.

— Клер, она все еще зависит от тебя во всем.

— Ну и что? Что мне — лишать ее еды, одежды и крова, из-за того, что она не делает что я хочу? — Клер покачала головой. — Понимаешь, я не могу с ней бороться, и никогда не могла. И я хочу, чтобы она была сильной, независимой, готовой к самостоятельным решениям в своей жизни.

— Так, и что ты собираешься делать с этим парнем?

— Прямо сейчас — ничего. Я надеюсь, он переключится на кого-нибудь еще, повидав ее несколько раз. Я не думаю, что ему нужен кто-то постоянный — ему нужна просто красивая девочка, и, наверное, помоложе.

— А что, если он ее сделает счастливой?

— Он делает ее и счастливой и несчастной, вот почему мне ничего не остается. Мне хочется обнять ее и унести от несчастья, навсегда, но я не могу: она уже сказала мне, что хочет совершить свои собственные ошибки. Я просто слышу сама себя, говорящую то же самое своим родителям. Все, что я могу — это быть рядом на тот случай, если понадоблюсь ей. Я не могу орать на нее или говорить, что она не знает, что делает, потому что тогда она перестанет мне доверять, а если такое случится, тогда она не придет ко мне, даже в самую жуткую минуту. Если такая настанет. Так что прямо теперь я не могу ей даже сказать, что думаю о Бриксе. Или о чем я беспокоюсь.

— Ты можешь попросить его отца держать его дома?

— Как я могу? Я не хочу проделывать что-то за спиной Эммы. И что будет, если я попрошу Квентина? Квентин поговорит с Бриксом, а Брикс расскажет Эмме, чем я занимаюсь. И что тогда?

Джина покачала головой:

— Не знаю, что и сказать. — Она допила кофе. — Разве что… ты развлекаешься и счастлива; Эмма развлекается и она счастлива, по крайней мере, какое-то время. Ханна счастлива и спокойна впервые за многие годы. И если я получу работу, то буду просто в экстазе. Похоже на то, что все складывается замечательно, и нам пора плясать на улицах.

Клер улыбнулась:

— Ты права, смешно тревожиться. Это лучшее время из того, что у нас было. — Все идет отлично с тех пор, как я выиграла в лотерею. И я не собираюсь это рушить, выискивая неприятности.

Она посмотрела на Джину.

— Пора идти, — сказала та. — Я хочу немножко поплясать на улице.

— Ты роскошна, — сказал Брикс, глядя вниз на сияющее лицо Эммы. Они лежали на одеяле в Гринвичском парке. Неподалеку играл рок-оркестр, в небе разрывались огромные звезды фейерверка, которые разбегались во все стороны, а потом медленно опускались блестящими лентами, становясь все бледней, а потом исчезая. Была первая неделя августа, и Брикс устроил вечеринку для всех тех, с кем не встретился на Четвертое июля. Он не сказал, а Эмма не стала напоминать, что причиной того, что он не видел ее четвертого июля было то, что он не просил ее прийти. Они уже трижды встречались с тех пор, как вернулись с Аляски, и после того, как он не звонил две недели, объявившись, он был весел и жизнерадостен.

— А ты хорошо провела Четвертое? Я был на мальчишнике, ужасно нудном, и скучал по тебе, и тогда решил, что лучше устроить свою вечеринку. У нас будут фейерверки, а затем мы останемся совсем одни, вдвоем. Что насчет воскресного вечера?

— Конечно, я согласна, — сказала Эмма, тая от облегчения. Она знала, что Клер это слышит, но ей было