некоторые детали в рисунках на подоконнике, а во-вторых, пытался осмыслить вслух мировые проблемы при помощи своей (по меткому выражению Федора Михайловича) «карманной» философии, — в этот самый момент появилась Оленька и принесла известие о том, что только что Фюрер привел в лабораторию очень странного молодого человека, которого представил как нашего нового лаборанта.
— Что же в нем такого странного? — поинтересовался я.
— Да уже одно то, как он одет! — воскликнула Оленька. — В солдатской шинели, в сапогах, в какой-то панаме!..
Я, наверное, здорово побледнел.
— Что с тобой? — удивился Сэшеа. — Это же наш Ком! Мы же сами сосватали его к нам на работу!
— Я как-то забыл об этом, — пробормотал я.
— Ну пойдем, — потянул меня Сэшеа, — поприветствуем старого друга!
Когда мы вошли в помещение лаборатории, Ком уже сидел за столом и прилежно изучал служебные инструкции, целую кипу которых выдал ему Фюрер. Ком поздоровался с нами таким блеклым, будничным тоном и взглянул на меня с таким равнодушием, что я было впал в заблуждение, что все наши с ним прежние клятвенные договоренности действительно аннулированы.
— Значит, теперь опять все вместе! — бодро прошепелявил Сэшеа, придерживая ладонью зафиксированную челюсть.
Немного погодя, мы вышли втроем на лестницу поболтать, но болтали только мы с Сэшеа, а Ком отделывался лишь односложными «да» и «нет» и производил впечатление человека неинтересного и скучного, который и беседу-то поддержать не в состоянии. Я даже как-то огорчился, когда, внимательно приглядываясь к Кому, не смог заметить и проблеска той неистовости и целеустремленности, кипевшей в нем еще два дня назад.
— Да, армия явно не пошла на пользу его умственному развитию! — со вздохом шепнул мне Сэшеа.
— Ладно, — огрызнулся я, — ты со своим «умственным» развитием вообще бы помалкивал!
Я, конечно, понимал, что туповатое равнодушие Кома напускное. Но неужели он так легко разочаровался во мне? Даже обидно как-то стало… Впрочем, я снопа подумал: «И слава богу!..»
Между тем в конце рабочего дня, двигаясь в потоке сотрудников по коридору, я услышал за своей спиной тихий, но внятный голос Кома:
— Встретимся через полчаса на «Курской». У первого вагона от центра. Понял?
В его голосе была такая уверенность и властность, что я вдруг сразу согласился:
— Понял… — И тут же потерял Кома из виду.
На улице меня окликнул Сэшеа.
— Какие планы на вечер?
— Не знаю, — недовольно сказал я. — Так, пройдусь…
— То! да пройдемся вместе? — предложил он.
— Нет уж!.. Ты давай, поезжай домой. Тебе теперь нужно заглаживать перед женой вину.
— Вот еще!
— Нет уж, — строго сказал я, — ты давай свой гуманизм не только на словах исповедуй, но и докажи на деле!
Сэшеа подозрительно посмотрел на меня.
— Пока! Пока! — нетерпеливо сказал я, замедляя шаг.
Сэшеа обиженно ушел вперед, но еще несколько раз оглядывался. В метро я подождал, пока он сядет в поезд, а сам дождался следующего.
Несмотря на то что я все-таки прибыл на «Курскую», у меня в общем не было желания встречаться с Комом. Я решил не выходить на место встречи, а просто понаблюдать издалека, как он ждет, а потом… Может быть, подойти и под каким-нибудь предлогом сразу же распрощаться — особенно, если он потянет меня на очередное «занятие», — а может быть, и вовсе не подходить?..
Чтобы не быть замеченным, я осторожно выглядывал из-за серо-мраморной колонны, да и то только в моменты, когда из вагонов поезда начинал сыпать народ… Время шло, но Ком у первого вагона не появлялся… Понервничав минут пятнадцать, я уже собрался уходить, как вдруг над моим ухом раздалось:
— В чем дело, Антон? Где мы договорились встретиться?
— О господи, — сказал я, — а сам ты где был?
Ком сделал знак следовать за ним и стал бегом подниматься по эскалатору. Подковки на каблуках его сапог так и замелькали. «Вот скачет, конь!» — подумал я, никак не в состоянии привыкнуть к его стремительности, но стараясь не отставать.
— Я хотел тебе сказать… — начал я наверху.
— Все знаю, — прервал Ком. — Вспомни, тогда, до реки, ты тоже хотел что-то сказать, но потом понял, что все это пустое, раз мы принадлежим не себе, а нашему великому делу.
— Великому делу! — проворчал я себе под нос. — Но теперь совсем другое дело!..
— Я знаю, что другое, — уверил меня Ком. — Чувствую, что тебя опять мучают сомнения. Это оттого, что ты сильно отравлен мещанским духом. Тебе, наверно, сейчас больше всего хочется, чтобы тебя оставили в покое, чтобы все продолжалось, текло по-старому — как придется. Настоящая жизнь кажется тебе ненастоящей и наоборот… Правильно. Но ты не бойся, я тебя не брошу. Никогда не брошу!
— Спасибо, — вздохнул я.
— Ты не должен позволять себе расслабляться ни на минуту. Старайся сохранять в себе то состояние, как в ту первую ночь, когда ты понял, как надо жить, когда мы стали с тобой как братья! Победить или умереть — другого пути у нас нет. Вспомни нашу клятву! Вспомни, какой сейчас год!
— Тысяча триста пятьдесят девятый, — снова вздохнул я и, покачав головой, в сердцах пробормотал: — Черт, во что только спьяну не ввяжешься!..
— Что такое? — строго спросил Ком.
— Я говорю, давай, веди к победе коммунизма! У нас ведь впереди еще целых пятьсот лет борьбы с мраком, нужно поторопиться! — воскликнул я.
— Вот это ты очень хорошо сказал, Антон! — одобрил Ком.
— Руководи, брат. — Я махнул рукой. — Если знаешь, куда идти…
— Я знаю, — твердо сказал он.
Мы вышли на вокзальный перрон, запруженный подмосковным людом, который возвращался домой после работы. Подкатил поезд, и мы влезли в вагон. Давка была адская. «Куда прешь! — тут же заорала на Кома какая-то пожилая тетенька в вязаном берете. — Тут люди без ног стоят!» Я, между прочим, отметил про себя, что Ком, вместо того чтобы проявить те качества, о которых я вычитал в учебнике по психиатрии: раздражительность, гневливость и взрывчатость, начал как раз очень вежливо и терпеливо оправдываться перед поливавшей его грязью тетенькой, пока той не надоело злословить.
— И стоило перед ней так рассыпаться? — удивленно шепнул я ему.
— Что ты! Бедная женщина! — возразил он горячо, словно извиняясь за нее передо мной. — Всю жизнь вот так — мотаться в переполненных электричках!
— А я бы ее просто послал…
— Представь, — Ком укоризненно покачал головой, — разве Владимир Ильич мог бы позволить себе что-либо подобное!
— А при чем тут Владимир Ильич?!
— А разве ты не хотел бы быть похожим на него?
— А разве это возможно?
— Ну по крайней мере если у тебя есть совесть, ты должен к этому всеми силами стремиться.
