Теперь давайте съездим поохотиться в тех одеждах, которые на нас надеты, и убьем какую-нибудь дичь.
Вот так они отправились прочесывать лесную чащу, продираясь сквозь сплетение ветвей и заросли колючего шиповника. Они перепачкались кровью и шерстью диких зверей и в таком виде возвратились домой.
Все рыскали в поисках огня, чтобы согреться, когда хитрющий Шарлемань объявил:
– Все должны отправиться в постели в своих одеждах, чтобы их высушить.
На следующий день он приказал им явиться в тех же одеждах, которые представляли собой жалкое зрелище, будучи изорванными и измятыми. Тогда Карл, полный коварства, обратился к гофмейстеру:
– Почисти мою овчину и принеси сюда.
Овчину принесли, белую, чистую и без единой дыры, и великий Карл надел ее, произнеся при этом следующие слова:
– Что ценнее и полезнее – вот эта одежда, купленная за одну серебряную монету, или ваша, купленная за горсти серебра?
Как Алкуин отдыхал в саду, где деревья высились подобно колоннам собора и птицы пели ангельскими голосами, так и Шарлемань искал успокоения у реки под вязами, где его дочери в царских одеждах украшали стол цветами и пели со своими детьми. До 804 года, года окончательного установления мира в Саксонии, Алкуин, страстно стремившийся принять монашество и удалиться от мира, прилагал все усилия, чтобы просмотреть устав монастыря Святого Бенедикта и переписать его для всех монастырей; помимо других эдиктов Шарлемань издал капитулярий об «изучении церковного канона и устава монастыря Святого Бенедикта». Перед смертью Алкуин написал Адальгарду, ставшему настоятелем монастыря в Корби: «Я закончил свой труд солдата».
Ни один вооруженный паладин не был таким стойким воином Шарлеманя, как этот школьный наставник. С его смертью что-то сломалось в непрерывном течении мысли в стране франков. Больше не слышно было прозвищ, данных в Академии.
Гильом Тулузский, бывший, возможно, самым могучим оплотом короля, покинул мир старшего поколения в собственной манере. Герой Испанской марки отложил меч и седло и удалился в горный монастырь, который он защищал во время своих военных кампаний. Говорили, что он взял на себя обязанность доставлять воду монахам, работавшим в полях.
Чего смог бы достичь Шарлемань без поддержки этих замечательных людей, помогавших ему в осуществлении его надежд, никто не может сказать. Он многому у них научился; они были ему преданы. Теперь же шестидесятидвухлетний Шарлемань лишился и Алкуина, направлявшего его мысли, и Эрика, прикрывавшего ему спину. Он убеждал и подгонял их, эти священники и паладины совершали такие дела, о которых и не помышляли. Смогут ли другие послужить ему так же?
Шарлемань обдумал эту проблему и обратился ко всем, кого кормил, с просьбой отплатить ему верной службой.
– Теперь на нас лежит великая обязанность, – сообщил он им, – поскольку, используя всю силу тела и духа, необходимо послужить Господу.
Эйнгард, тень Шарлеманя, заметил в нем эту перемену, – после того как он получил титул императора…
Год 804-й, год смерти Алкуина и окончания мира в Саксонии, был годом надежд и упований в Ахене. На юге Испанская марка стояла твердо и непоколебимо, имея опору в виде городов и крепостей, которые построил Гильом; на севере непокорный Годфрид, король данов, хотел встретиться с Шарлеманем, чтобы посовещаться; из Ахена император через моря посылал деньги бедным христианам в Африке и Сирии, в Карфаген и Иерусалим. Из Рима Лев III приезжал к Шарлеманю не в страхе и нужде, а с радостью, чтобы обсудить, действительно ли свершилось чудо в Мантуе или нет.
В эти несколько месяцев поместья не знали нужды, а люди принесли священную клятву служить Господу. На заре нового дня они ожидали милостей от Бога. Рядом с дворцовой лестницей бронзовые часы отбивали время в новой манере. Не так уж много времени ушло на то, чтобы восстановить потерянную общность.
Лев III собственной персоной с легким чувством пересекает границы. Высоко в Альпах Адульф, ставший маркграфом Восточной марки, сопровождает его вниз к монастырю Сент-Мориц, где сын короля Карл ожидает вместе со своими вассалами, чтобы воздать почести посланцам Рима. Они неторопливо ехали мимо бредущих паломников, мимо караванов, состоявших из фургонов, потому что одиночным торговцам повысили дорожную пошлину. На этих фургонах доставляют товары из Павии и Венеции. Всадники, сопровождающие фургоны, носят лангобардские плащи, скрепленные пряжками из мавританского серебра; будучи урожденными тюрингами или восточными франками, они считают себя слугами императора.
Через неделю после Дня святого Мартина Лев III уже в Реймсе, где на площади перед большой церковью Сен-Реми его ожидает Шарлемань с паладинами и охотниками. Из церковного портала доносится мелодия органа; на стене изображен Моисей, уводящий свой народ, целый и невредимый, от Красного моря, а волны смыкаются над вооруженными всадниками фараона, который похож на гунна…
Люди говорят о сборе урожая, о закладке зерна на хранение для посадки в весеннем месяце пахоты. В длинной долине Ахена, где сияет позолоченный купол, народ ждет с развернутыми хоругвями, почти как в Риме. Но дорога к портику дворца идет мимо овечьих загонов и коровьих хлевов; ступени охраняет внушительная статуя бронзового медведя.
В толпе людей, желающих лицезреть папу римского, развлекаются акробаты, ловко сгибая и разгибая ноги, бросая вверх ножи, чтобы заработать пенни. Когда Шарлемань спешивается, трубы замолкают, у стремени стоят грумы, у ступеней ожидает гофмейстер, чтобы принять у короля его плащ для верховой езды. Какой-то старик смело протискивается сквозь толпу, искривленными пальцами трогает струны арфы и затягивает приветственную песнь в честь возвращения короля в свой дворец. И Шарлемань снимает с руки золотое кольцо и дарит его певцу.
Наблюдая за ним, Теодульф, епископ Орлеанский, восклицает:
– Он триумф поэтов!
Зал для пиршеств задрапирован тканями из Арраса, пурпурный шелк покрывает лавки для гостей, серебряные канделябры освещают длинные столы, украшенные осенними цветами и ягодами. Сенешаль в придворных одеждах вводит слуг с огромными подносами, еда на которых предлагается гостям. За ним следует виночерпий со своими помощниками. Рядом с паладинами, разодетыми в алый бархат с золотом, на лавках примостились дети, с нетерпением ожидающие, когда начнется пир. Их шепот разносится, как легкий ветерок в чаще, потом воцаряется тишина, и Лев III начинает молитву.
По знаку Шарлеманя дворцовый капеллан молит Господа даровать милость христианам. Несмотря на роскошные одежды и драгоценный металл, благородное собрание в этот момент больше всего напоминает многочисленную семью, весело празднующую окончание 12 дней рождественских праздников, то есть начало нового года. И пока они веселятся, бронзовые часы своим звоном отмечают время…
Великие надежды, связанные с рождением христианского народа, были омрачены бедствиями последующих пяти лет.
Во-первых, король данов Годфрид не приехал на совет для обсуждения мира. Вместо этого его моряки взялись за пиратские рейды. Хронисты из Ахена справедливо называли моряков данами или норманнами. Во время летнего судоходного сезона они налетали из холодной Скандии, с островов Балтики и из Датской марки на длинных быстрых кораблях, которые несли на своих палубах не только воинов, но и лошадей. Эти древние викинги (люди фиордов) вели свои мелководные суда вверх по течению рек, причаливали к берегу, выводили лошадей и совершали налет на какой-нибудь город, грабя его и сжигая, как это было в Лидисфарне. К ночи они окружали свои лагеря рвами. Это были отважные воины, приносившие жертвы старым богам и обшаривавшие церкви в поисках дорогой посуды. При приближении вооруженного отряда норманны вновь садились на своих коней и возвращались к кораблям-драконам, где никто их не мог преследовать.
Не сумев заключить с ними прочный мир, Шарлемань попытался организовать защиту своих морских границ. (Путешествуя в 800 году, он предупредил население побережья и начал строительство сторожевых башен.) Но его западные провинции на равнинах и на побережье Ла-Манша слишком долго жили в мире и спокойствии; свободные крестьяне не любили вести наблюдение с оружием в руках. Шарлемань приказал
