не столько о безопасности пешеходов, сколько о собственном желтом «фольксвагене»: после блондинистой француженки светом его очей был автомобиль. Мысленно он проследовал по пути своей жизни. Ему уже двадцать восемь лет. По окончании колледжа он решил работать — слишком непоседлив был для университетских занятий. Лучо поступил в «Лабораторию», сдав только один экзамен. За десять лет он преуспел и по службе, и в окладе, да и работа была не скучной. Он предпочитал действовать на свободе, а не корпеть за письменным столом. Однако теперь уже невозможно проводить всю жизнь на колесах, оставляя нежный цветок Франции в одиночестве в Лиме. Известно, что столица кишит акулами, которые всю свою жизнь охотятся за сиренами. Лучо Абриль Маррокин переговорил со своими патронами. Они ценили его и поддержали просьбу: ему предстояло провести в разъездах еще лишь несколько месяцев и в начале будущего года получить место где-нибудь в провинции. Доктор Швальб, немногословный швейцарец, уточнил: «Место, которое явится продвижением по службе». Лучо Абриль Маррокин не мог отказаться от мысли, что, возможно, ему предложат возглавить филиал фирмы в одном из таких городов, как Трухильо, Арекипа или Чиклайо. О чем еще можно мечтать?

Лучо выезжал из города на шоссе. Столько раз он уже ездил по этому пути — и на автобусах, и в маршрутках, и сидя за рулем, и в качестве пассажира, — что знал его наизусть. Черная лента асфальта терялась вдалеке, среди лысых холмов и песчаных отмелей, на ней не было видно ни единого сверкающего пятнышка, свидетельствующего о наличии средств передвижения. Перед Лучо катился старый и дребезжащий грузовик. Коммивояжер уже собирался обогнать драндулет, когда различил мост и перекресток, где Южное шоссе, раздваиваясь, прощается с другой дорогой, направляющейся к горной цепи, к отливающему металлом хребту Кастровиррейны. Из осторожности, присущей человеку, обожающему машину и уважающему закон, Лучо решил повременить с обгоном грузовика до развилки. Грузовик шел со скоростью не более пятидесяти километров в час, и Лучо Абриль Маррокин, смирившись, сбросил скорость и установил между двумя машинами дистанцию метров в десять. Приближаясь, он уже различил мост, развилку, хилые строения вокруг — киоски с напитками, сигаретами, дорожный пост, силуэты людей (лица их он не разглядел против света), бродивших вокруг хижин.

Девочка появилась внезапно. Она будто вынырнула из-под грузовика в тот момент, когда «фольксваген» только что пересек мост. В памяти Лучо Абриля Мар-рокина навсегда запечатлелась фигурка, вдруг возникшая перед ним на дороге, — испуганное личико, взметнувшиеся руки. Как брошенный камень, тело девочки врезалось в капот машины. Все случилось столь неожиданно, что Лучо не успел ни затормозить, ни свернуть в сторону. Все это было уже после (вернее, в начале) катастрофы. В полном оцепенении, испытывая странное ощущение, будто это происходит с кем-то другим, Лучо услышал глухой удар тела о бампер, увидел, как оно взлетело, описало кривую и упало метров за восемь — десять от машины. Лишь тогда он затормозил, причем так резко, что руль ударил ему в грудь. В растерянности, бледный до синевы, оглохший от шума в ушах, он быстро вышел из «фольксвагена» и побежал, спотыкаясь и думая: «Мерзавец! Я мерзавец! Я убил ребенка!» Добежав до жертвы, он поднял тельце девочки на руки. Ей было лет пять- шесть, босая, плохо одетая, руки и колени покрыты струпьями от грязи. Крови не видно, но глаза девочки закрыты, и казалось, она уже не дышала. Лучо Абриль Маррокин, покачиваясь, будто пьяный, вертел головой во все стороны и кричал, обращаясь к пескам, к ветру, к далеким волнам: «„Скорую помощь!“ Врача!» Как во сне он смотрел, что по дороге с горы мчится вниз грузовик, и еще подумал: машина превышает скорость, а перед ней — перекресток. И тут же Лучо увидел, что, отделившись от хижины, к нему бежит полицейский. Потный и задыхающийся, блюститель порядка спросил, глядя на девочку: «Без памяти или уже мертвая?»

Лучо Абриль Маррокин до конца своих дней будет спрашивать себя: что же он ответил тогда? Девочка была тяжело ранена или уже скончалась?.. Он ничего не успел сказать полицейскому, потому что тот, едва задав вопрос, вдруг изменился в лице от ужаса, и Лучо Абриль Маррокин оглянулся. Ему едва хватило времени, чтобы уяснить себе: спускающийся с горы грузовик, безумно ревя, несется прямо на них. Он закрыл глаза. Резкий удар вырвал из рук Лучо девочку, а самого его погрузил в звездную темень. Пребывая в каком-то мистическом оцепенении, он еще слышал жуткий рев, крики, рыдания.

Много времени спустя Лучо узнал: он был сбит грузовиком не потому, что существует извечная справедливость, неотвратимое торжество которой отражено в верной пословице «око за око, зуб за зуб», нет — у машины, спускавшейся от горных разработок, отказали тормоза. Лучо узнал также, что полицейский погиб на месте от перелома шейных позвонков, а бедная девочка — истинная дочь Софокла — во второй катастрофе (будто ей первой было недостаточно) не только умерла, но была буквально раздавлена (к удовольствию демонов и сатаны) двойными задними колесами грузовика.

Однако с течением времени Лучо Абриль Маррокин скажет: из всего поучительного опыта того утра самым незабываемым была не первая и не вторая катастрофа, но то, что наступило потом. Ведь, как это ни странно, несмотря на силу удара, из-за которого Лучо долгие недели пробыл в больнице для служащих, где восстановили его кости, изуродованные бесчисленными переломами, разрывами, вывихами и смещениями, коммивояжер не потерял сознания, разве что на несколько секунд. Открыв глаза, он понял: все случившееся действительно произошло — только потому, что от хижин — опять-таки против света — бежали десять-двенадцать, а то и пятнадцать юбок и брюк. Он не мог двигаться, но не ощущал и боли, только облегчающий душу покой. Лучо подумал о том, о чем уже незачем было думать: о карете «скорой помощи», о врачах, о сестрах милосердия. Все они были здесь, он даже пытался улыбнуться склонившимся над ним лицам. Но по ударам, уколам, тычкам и затрещинам он понял, что прибывшие к месту происшествия не стремились оказать ему первую помощь: с него сорвали часы, обчистили карманы, вытащили в драку бумажник, сорвали с шеи образок Пречистого Христа, который он носил со дня первого причастия. И тогда, полный изумления перед родом человеческим, Лучо Абриль Маррокин погрузился в ночь.

Эта ночь, несмотря на все принятые меры, была длиною в год. Вначале казалось, что катастрофа имела лишь физические последствия. Лучо Абриль Маррокин очнулся в Лиме, в крохотной больничной палате, перебинтованный с ног до головы и привязанный к спинкам кровати. Около него, как ангелы-спасители, несущие покой страждущему, стояли блондинистая землячка Жюльетт Греко и доктор Швальб из «Лаборатории Байер». Опьяневший от запаха хлороформа, Лучо почувствовал прилив умиления, и по его щекам побежали слезы, когда через марлевую повязку, покрывавшую лоб, он ощутил прикосновение губ супруги.

Сращивание костей, возвращение связок и мышц в надлежащие места, рубцевание ран — короче, восстановление того, что можно назвать телесной оболочкой, — заняло несколько относительно длительных недель. Благодаря искусным врачам, исполнительным сестрам, преданной, как Мария Магдалина, супруге и солидарности патронов «Лаборатории Байера»; последние, кстати, проявили себя безупречно и с точки зрения участия, и в денежных пособиях. В больнице Лучо Абриль Маррокин, уже выздоравливая, узнал радостную новость: француженка зачала и через семь месяцев должна будет стать матерью его сына. Только после того как он, покинув больницу, вернулся в свой домик в столичном районе Сан-Мигель и вышел на службу, обнаружились скрытые и тяжелые травмы, нанесенные автомобильной катастрофой его духу. Бессонница была самым легким из зол, одолевших его. Лучо проводил ночи без сна, бродил в потемках по дому, с сигаретой в губах, не в силах унять возбуждение. Он бормотал какие-то отрывочные фразы, в которых удивленная супруга различала неизменное слово «Ирод». Наконец бессонница была побеждена с помощью снотворного, но стало еще хуже: сон Лучо Абриля Маррокина то и дело посещали кошмары — он видел себя разрывающим на части свою еще не родившуюся дочь. Жуткие завывания Лучо вначале лишь пугали его жену, но дело кончилось тем, что у нее случился выкидыш. Возможно, плод был женского рода. «Сны сбылись, я убил собственную дочь. Я уеду в Буэнос-Айрес», — день и ночь мрачно твердил детоубийца.

Но и это было не самым страшным. После бессонных кошмарных ночей наступали жуткие дни. Со дня катастрофы в Лучо Абриле Маррокине зародилась животная ненависть ко всему, что снабжено колесами; он не выносил машину — ни как пассажир, ни как водитель, у него немедленно начиналось головокружение, рвота, он обливался потом, и голос его переходил в крик. Все попытки преодолеть эти симптомы оказались бесполезными, и вот в середине двадцатого века он вынужден был вернуться к образу жизни инкского периода, когда люди еще не знали колеса. Если бы речь шла только о пятикилометровом расстоянии, отделявшем его дом от «Лаборатории Байер», дело не было бы столь безнадежным — для измученного духа двухчасовые утренние и вечерние прогулки, возможно, принесли бы успокоение. Но ведь речь шла о коммивояжере медицинских товаров, деловые операции которого распространялись на всю обширную