Она видела, как челюсти его сжались, почти физически ощутила, как столкнулись их воли, но в то время как ее была подобна стене, его воля напомнила прилив — она заливала все вокруг, нарастала, билась, размывала берег. Она знала его слишком хорошо, знала, что ей не следует отталкивать его, — и не посмела ослушаться его и теперь.

Это далось ей нелегко, но она заставила себя кивнуть.

— Хорошо. — Она вздохнула. — Но при одном условии.

Он прищурился, взгляд его скользнул вниз, но он тут же себя одернул.

— При каком условии?

— Я хочу, чтобы вы еще раз меня поцеловали.

Он воззрился на нее. Прошли секунды…

— Сейчас?

Она раскинула руки и широко раскрыла глаза.

— Здесь мы совсем одни. И дверь вы заперли. — Она показала на свое платье: — На мне надето вот это. Ведь, конечно же, наш розыгрыш предполагает некоторый план?

Люк смотрел ей в глаза — он был совершенно уверен, что никогда в жизни не испытывал такого смятения. Каждый инстинкт, каждый нерв, каждый демон, живущий в нем, ничего так не жаждал, как схватить это стройное тело, настолько вызывающе выставленное, и всласть насладиться им. Все инстинкты были «за», кроме одного. «Нет» кричало только чувство самосохранения, но кричало оно во все горло.

И все более и более хрипло.

Он искал и не находил способа, как уклониться от ее предложения. Ко всему прочему его голова наотрез отказывалась работать.

Он поднял плечи, как бы пожимая ими, а на самом деле, чтобы расслабить сведенные от напряжения мышцы.

— Хорошо. — Голос его звучал ровно, тон был похвально небрежным. — Один поцелуй.

Один, строго контролируемый, ограниченный по времени поцелуй.

Он протянул к ней руки — она шагнула к нему. Прежде чем он успел поймать ее и удержать, она уже оказалась в его объятиях, ее смущающее платье стихло рядом с его фраком, ее податливое тело прижалось к нему, она подняла руки и обняла его за шею.

Наклонив голову, он нашел ее губы, накрыл их своими — и все это без единой мысли в голове. Он обхватил ее стан, и руки его были не в силах ее отпустить. Их губы слились, и непреодолимое влечение заставило ее прижаться к нему еще теснее.

Она раскрыла губы, и он тоже.

Позволив своим рукам скользить по роскошному шелку, по выпуклостям, которые скрывались под тканью, он привлек ее к себе, так что ее мягкость слилась с его крепким телом. Он втянул в себя ее дыхание, потом выдохнул его, взял ее губы медленно, старательно.

Она не испытывала ни малейшего смущения, совершая этот их все более откровенный обмен — ее язык с женской пылкостью смело встретился с его языком, и пылкость эта была странно соблазнительной. Зовущей. Словно она одна могла предложить ему нечто такое, с чем его опытные чувства никогда еще не встречались.

Словно она была в этом уверена, знала это наверняка и несомненно.

Ее тело было податливым, но дрожало в его объятиях; не пассивное, но все же ограниченное в своих возможностях — ограниченное только отсутствием опыта. Он чувствовал по ее губам, по ее ответной реакции беспредельную жажду наслаждения, которое может дать поцелуй. Жажду, как это уже было, дальнейших восторгов.

К этому он уже был подготовлен — здесь-то он и провел свою оборонительную линию. Эта женщина станет его женой; ничто — никакое искушение — не в состоянии заставить его забыть об этом.

Однако опыт опытом, но рассудок взывал к осторожности. В этой сфере он был не более опытен, чем она, и его потери могут оказаться значительнее.

Жадно отвечая на его поцелуи, Амелия не думала о победах или потерях; она требовала поцелуя просто потому, что это было наслаждение и ей хотелось вновь испытать его. Кружащий голову восторг, вызванный поцелуем, от которого все ее тело с головы до пят охватил огонь.

Второй поцелуй вполне соответствовал ее ожиданиям. Люк, кажется, смирился с тем, что она так близко. И она затрепетала, ощущая, как его крепкие мышцы прижимаются к ее груди и бедрам, как его руки обнимают ее плечи и спину. Ей страшно хотелось прижаться к нему как можно сильнее.

Он даже и не попытался ограничиться легким касанием, чего она опасалась. Было ясно, что он наслаждается их ласками, и наслаждается ничуть не меньше, чем она.

Что же дальше? Эта мысль всплыла у нее в голове, и она ухватилась за нее. У нее перехватило дыхание, и она поцеловала его со страстной пылкостью, чтобы не дать ему опомниться, чтобы прижаться к нему теснее, припасть к нему, расплющив свои груди о его торс.

И эта близость высвободила так долго подавляемую жажду, которая нарастала в ее груди; она слегка пошевелилась, чтобы усилить эти ощущения. Его объятия стали крепче. Он поцеловал ее еще раз — с большим огнем, с обещанием страсти. Она изумилась, почувствовав, что его руки отпустили ее, скользнули… И вдруг она поняла, чего жаждет, чего ждет от него.

Он провел ладонями вверх по ее телу от бедер к талии, потом выше, скользнув по бокам…

Там они и замерли.

И изменили направление.

Не успела она опомниться, как он овладел ее губами, потом оторвался от нее и поднял голову. Она отклонилась назад, выгнув спину, руки его лежали у нее на талии, не давая упасть.

Он посмотрел в ее синие затуманенные глаза, вгляделся в них, поднял бровь — как всегда, чуточку надменно.

— Достаточно?

Она с трудом переводила дыхание, голова у нее кружилась, пульс бешено стучал. И все-таки она сумела по выражению его лица понять все — его непроницаемость была ей не внове. Изогнув уголки рта, она дерзко провела пальцем по его щеке и отступила.

— Пока да.

С этими словами она повернулась к двери.

— Если вы не возражаете, нам лучше вернуться к гостям.

Люк не возражал, но тело его подчинилось не сразу. Он успокоился и приободрился: решив придерживаться наилучшей тактики — тактики, которую она явно собиралась изменить вместе с ним, — он победил, победил, несмотря на одолевавший его соблазн.

Люк вытащил из кармана ключ, отпер дверь и распахнул ее.

С высоко поднятой головой, с довольной улыбкой его искусительница проплыла мимо него; он окинул взглядом ее стройную фигуру и двинулся следом, приказав себе послать к Селестине узнать, может ли она сшить платье, подобное этому. В конце концов, семейная жизнь длится долго, и прожить ее с удовольствием — вполне разумное желание.