внезапно поражали. — По-моему, из вас может выйти со временем великолепный муж: не властный, знаете ли, олух, а такой разумный человек, который будет смотреть на свою жену, как на совершенно ему равное и свободное существо. Право, знаете что? Вы, положительно, выправляетесь!

И, засмеявшись, она тронула лошадь и ускакала, повергнув Шелдона в величайшее недоумение. О, будь в ее словах хоть капля лукавства, или чисто женского кокетства, или хотя бы слабый намек на нежные чувства, — в каком бы он был восторге! Но нет, он был твердо уверен, что это опять лишь мальчишеская выходка без всякой примеси женственности.

Джен поехала по аллее из молодых саженцев кокосовых пальм; заметив клюворога[43], улетавшего в лес на границе плантации, она повернула в том же направлении; по дороге спугнула пару диких голубей, залетевших в гущу леса, потом попала на свежий след кабана и, поблудив немного, повернула домой по узкой тропинке между густыми зарослями тростника.

Трава доходила ей до пояса и даже выше, и, пробираясь сквозь эту чащу, она вдруг вспомнила, что Гугуми отрядили сегодня вместе с другими ворами косить эту траву. Она уже доехала до того места, где они должны были быть, но их не было там и следа. Неподкованный конь мягко ступал по песчаному грунту. Вскоре она различала чьи-то голоса, доносившиеся к ней из-за зарослей. То был голос Гугуми, и когда она разобрала его слова, то задрожала от гнева и натянула поводья.

— Собака бегал ночью кругом дома. — Гугуми объяснялся на ломаном английском языке, потому что разговаривал не с одними только своими сородичами.

— Ты, фелла-бой, лови свинья, сажал сало на крюк, бросил собака «кай-кай»; ты, фелла, тащи за крюк как акула. Собака кончал… Большой фелла-мастер спит в большой фелла-дом. Белый Мария спит в маленький вигвам. Фелла Адаму стоит около маленький вигвам. Ты, фелла-бой, бей ли собака, бей ли Адаму, бей ли большой мастер, бей ли белый Мария, лупи всех! Много ружья, много порох, много томагавк, много, много дельфин-зуб, много табак, много коленкор, ай, ай, много всего кладем вельбот, гребем, как черти; солнце всходил, наша далеко-далеко.

— Мой ловил свинья, когда солнце на низ, — пропищал тонким фальцетом ответ подручного, в котором Джен признала голос Косси, одного из соплеменников Гугуми.

— Мой тащил собака, — вызвался кто-то другой.

— А мой кончал белый фелла Мария! — торжественно провозгласил гордый Гугуми. — Мой кончал Квэка, скоро проклятый кончал.

Наслушавшись этих речей и забыв всякую осторожность, Джен хлестнула коня и крикнула:

— Вы тут что собрались? А? Кого убивать?

Дикари заметались и расступились, и, к немалому своему удивлению, Джен увидела перед собой целую дюжину чернокожих. Их возбужденные рожи и длинные двухфутовые ножи, которыми косят тростник, образумили Джен, и она поняла, что поступила чересчур опрометчиво. Будь тут при ней еще револьвер или ружье — дело другое. Но она была безоружна и заметила, как злорадно осклабился Гугуми, взглянув на ее пояс и увидев, что на нем не висит страшный кольт, угрожающий смертью.

На Соломоновых островах первое правило у белых никогда и ни за что не выказывать страха перед туземцами, и Джен попыталась бравировать опасностью.

— Много тут, фелла-бой, языки распускаете! — строго сказала она. — Много слов, мало дела. Поняли?

Гугуми, не ответив ни слова, молча шагнул вперед. Остальные обступили девушку со всех сторон и тоже молча пробирались все ближе и ближе. Грозные ножи в их руках выдавали преступное намерение.

— Косите тростник! — приказала она.

Но Гугуми опять неприметно шагнул вперед. Она прикинула взглядом. Кольцо, в котором она очутилась, было уже так тесно, что нельзя было рассчитывать повернуть лошадь и ускакать. Ее могли достать ножом сзади.

В этот убийственный миг лица всех подступивших к ней дикарей неизгладимо запечатлелись в памяти Джен. Один — старик с надорванными и растянутыми ушными мочками, свисавшими до плеч; другой — с приплюснутым африканским носом, с косыми щелками глаз, так глубоко поставленными, что нездоровые, желтоватые белки едва просвечивали из-под нависших бровей; третий — толстогубый, со щетинистой бородой. А Гугуми — она раньше и не подозревала, что он мог быть так хорош по-своему, одушевленный страстною злобою. Во всей его фигуре сказывался оттенок какого-то прирожденного благородства, которого недоставало его товарищам. Очертания его тела были менее угловаты, чем у них, лоснящаяся кожа была нежнее и чище. На груди его красовался большой полумесяц, вырезанный из перламутра и привешенный к ожерелью из дельфиновых зубов. На лбу венок из блестящих белых раковин. Под коленом нитка белых бус, что-то вроде подвязки. Все это вместе придавало ему щеголеватый вид. Узкая полоска белой ткани на бедрах завершала наряд. А еще ей метнулся в глаза беспокойно кривлявшийся, подвижный морщинистый старичок, удивительно похожий на сердитую обезьяну.

— Гугуми! — взвизгнула Джен. — Режь тростник сейчас, не то стукну по голове, даю слово!

Гугуми окинул ее презрительным взглядом и ничего не ответил. Вместо ответа он оглянулся по сторонам, соразмеряя расстояние, на какое подошли остальные товарищи, и в то же время украдкой подался на несколько дюймов вперед.

Положение становилось отчаянным. Оставалось только броситься вперед и прорваться.

Она взмахнула хлыстом и вонзила шпоры в коня. Конь взвился на дыбы и обрушился на Гугуми. Это произошло во мгновение ока. Вся орава, за исключением Гугуми, кинулась за ней с поднятыми ножами. Гугуми успел отскочить в сторону и уже размахнулся ножом своим, собираясь нанести сокрушительный удар, который рассек бы наездницу пополам. Но последняя пригнулась к луке, и удар его пришелся по краю седла. Стальное лезвие, задев юбку, рассекло седло и чепрак и даже поранило спину коня. Замахнувшаяся правая рука Джен опустилась. Гибкий хлыст свистнул в воздухе. Она видела белый след на темном красивом лице, заклейменном хлестким ударом. В тот же миг, смятый лошадью, морщинистый старикашка опрокинулся навзничь, и она услышала уже издали позади себя его злобное бормотание, напоминавшее рычание рассерженной обезьяны.

Прорваться удалось. Джен очутилась на свободе и понеслась к дому во весь опор.

Обладая выправкой настоящего моряка, Джен способна была оценить по достоинству быструю распорядительность Шелдона. Когда она влетела к нему, как бомба, со своими вестями, он, вскочив с кресла, в котором сидел до того развалясь в ожидании завтрака, неистово захлопал в ладоши, скликая прислужников.

Прислушиваясь одним ухом к тому, что она договаривала, он одновременно пристегивал к поясу сумку с патронами и спешно проверял механизм своего автоматического револьвера.

— Орифайри! — скомандовал он. — Ступай, фелла, бей во всю мочь в большой колокол! Отзвонишь, седлай мне коня! Вайсбер, беги скорей на деревню, скажи Сили, что у нас сбежало много народу, десять фелла и два фелла-чернокожих, фелла-чертей!

Потом он черкнул наскоро пару слов и сунул листок Лалаперу:

— Лалаперу, живо иди к белому фелла, мастеру Баучеру! Мы их отрежем от берега с обеих сторон, — обернулся он к Джен. — Старый Сили всю деревню отправит за ними в погоню.

По набату первыми сбежались впопыхах таитяне. А через час уже все чернокожие рабочие были налицо.

Шелдон раздал таитянам-матросам оружие, патроны и наручники. Адаму-Адама он поставил с заряженным ружьем караулить вельботы, Ноа-Ноа и Матану он приказал следить за толпой чернокожих и стараться занять ее чем-нибудь во избежание возможного бунта. Остальные пятеро таитян должны были сопровождать пешими хозяев.

— Хорошо, что мы откопали их оружейный склад, — заметил Шелдон, когда они выехали со двора.

Вскоре они повстречали один из возвращавшихся отрядов. Это был отряд Квэка, но самого Квэка не было с ними. Шелдон встревожился и спросил:

— Где же фелла Квэк? Почему его нет?

Все затараторили разом так, что ничего нельзя было разобрать.

— Замолчите! — скомандовал Шелдон.

Он заговорил властным голосом белого человека, привыкшего обращаться с неграми, как со скотиной.