чужой, я был бы уже мертв.

На мгновение ее лицо дрогнуло и исказилось в неподдельном волнении, но самообладание быстро вернулось к ней – чужое самообладание, погасив ее собственные эмоции. Шефиру, конечно, было глубоко наплевать на мои словоизлияния, но Нори это доставило боль – и я получил косвенное доказательство тому, что с самого начала был прав в оценке ситуации. Она действовала не по своей воле. Ее невольная реакция также показала, что самое страшное с ней еще не случилось, по каким-то причинам Шефир оставил ей собственный разум, не вычистил, как своим людям перед битвой. Но, с другой стороны, выходит, она понимала, что ее руками Шефир делает со мной, и ничего не могла поделать с этим. Прости, Нори, я должен был убедиться, иначе мог просто свихнуться. Все-таки ты мне нравишься больше, чем я, Элиот Никсард, полагал.

– Трое суток? Ну-у, Никс, мне бы этого вполне хватило. – Она пожала плечами. – Кто же знал, что придется остаться на больший срок. В этом, кстати, ты сам виноват. Потому что этот ужасный лешук вдруг решил взять с собой именно тебя. Я заметила этого урода, когда еще сходила с корабля, – он ошивался возле космопорта – и сразу поняла, что это именно тот случай, которого я ждала всю жизнь. Да, мне немало приходилось слышать о необыкновенных способностях этой расы, но, согласись, борьба за этот приз, – она постучала пальцем по голубому банкосу, – стоит затраченных усилий.

И жизней, мысленно добавил я, снова чувствуя опасную близость подступающей неконтролируемой ярости. Вот он, явный сбой в рассуждениях. Она ничего не могла знать об этой расе. Только транс и лешук, последние из своего рода, знали друг о друге все, да Совет ГФМ. О голубом же банкосе стало известно только на следующий день, когда Нкот показал его Шефиру. Вот о нем уже раньше слышать могли многие, Нкот наверняка был не первым, кому Совет вручал подобную вещь для выполнения особо важного задания. Так что охота за ним началась лишь на следующий день после появления Нкота…

Я спохватился, заметив, что Нори (точнее, Шефир, уже вне всяких сомнений) молча ждет комментариев к своей «исповеди», не спуская с меня ледяного взгляда. Свои выводы я решил пока оставить при себе.

– Ты уже закончила? – я горько усмехнулся. – Тогда я кое-что тебе скажу. Да, Нори, у тебя не жизнь, а сплошная удача. Отлично провела время, детка, будет о чем рассказать подружкам на Тавелле, размахивая перед их носом голубым банкосом. Одного не могу понять, дорогуша, зачем ты все это мне рассказала?

– О Никс, это так на тебя похоже, ты не берешь в расчет простые человеческие желания, – она язвительно улыбнулась, чуть склонив голову набок, разглядывая меня, словно властная мамаша нашкодившего сорванца. – Мне доставляет удовольствие видеть, как скверно люди иногда себя чувствуют. Ты ведь очень чувствительный и ранимый человек, Никс, хотя и зануда по жизни. И постоянно пытаешься спрятаться за маской полнейшего безразличия к происходящему, полагая, что ничего не заметно.

Она еще не знала, что я стал другим. Никс действительно похож на того болвана, которого она описала. Но здесь его не было. По крайней мере, я очень на это рассчитывал. Наложение личностей, истинной и искусственной, не проходит бесследно, если пробуждение памяти происходит вот так, как у меня, спонтанно. Искусственная «инность» после окончания приговора должна удаляться аппаратно, у меня же получилось иначе, и «винегрет» из двух довольно разных личностей должен был еще утрястись в голове, если это вообще возможно и не разовьется в элементарную шизофрению.

Так, на чем там я остановился?

– Из тебя бы вышел прекрасный психоаналитик, Нори. Ты все сказала или припрятала еще что-то на десерт?

– Для тебя ведь это удар в спину, то, что я сказала, верно? – она торжествующе осклабилась, абсолютно уверенная в своей правоте.

Фу, какая вульгарность. Ну и мерзкий тип этот Шефир. Не потрудился даже как следует замаскироваться. Тут одно из двух – или отсутствие мозгов, или избыток наглой самоуверенности.

– Да что ты, Нори, – невозмутимо ответил я. – Ты ведь даже не предала меня. Я с самого начала нашего знакомства знал, что Никс для тебя всего лишь игрушка, а любые игрушки, как известно, быстро надоедают. Тем более, когда появляются новые. И какие – голубой банкос! Богатство и власть вместо дешевой романтики и самокопания в морали и нравственности, столь различные для каждого индивидуума.

Нори фыркнула:

– Твое самообладание, Никс, поистине не имеет границ, но я-то знаю, чего ты стоишь.

– Видал я уже таких «знающих». Ты все сказала? Тогда избавь меня от своего общества. Попросту говоря, убирайся.

– Ну хорошо, Никс, раз ты так торопишься, то закончим обмен любезностями, – снисходительно проговорила Нори, довольно улыбаясь. Шефир так и не понял, что я разгадал его игру, только было ли мне от этого легче? – Я приготовила тебе сюрприз. Видишь ли, силовая сфера вокруг тебя не пропускает воздух, поэтому жить тебе осталось ровно столько, сколько ты сможешь дышать.

И она эффектно умолкла, наблюдая, как я отреагирую. Я невольно нахмурился. Вот это уже было серьезней. Шефир, похоже, решил прикончить меня довольно садистским способом. Но моим ответом было угрюмое молчание. Я не мог понять, зачем Шефиру весь этот спектакль. Может, и ему, как и Досу, что-то от меня нужно? В таком случае не мешало бы выяснить, что именно. Если это действительно так. Потому как не исключено, что координатор – просто махровый садист и подобные сцены доставляют ему неизъяснимое наслаждение. Но попробовать стоит.

– Честно говоря, – заметила Нори, не дождавшись ответных слов, – сперва я собиралась сузить поле почти до размеров твоего тела, чтобы вызвать быстрое удушье, и смерть в этом случае оказалась бы для тебя мучительной. Но разговор с тобой меня растрогал, и я, наоборот, расширю границы сферы. – Пока она говорила, ее пальцы что-то подкрутили на прикладе странного оружия, умевшего создавать силовые колпаки.

– Благодарю, детка, – я отвесил любезный поклон, паясничая через силу. – Твое великодушие не знает границ. Только я никак не могу взять в толк, что же я тебе такого сделал? Почему бы тебе просто не оставить меня в покое? Даю слово, что не буду преследовать тебя из-за банкоса и язык буду держать за зубами, никто от меня о нем не узнает.

– Извини. – Она пожала плечами, наводя свое оружие на силовую полусферу. – Теперь ты слишком много знаешь обо мне.

Я сжал зубы, в который раз с трудом сохранив самообладание. Черный гнев кипел в глубине души штормовым прибоем. Какой цинизм! Дай мне только до тебя добраться, Шефир, и я заставлю тебя сожрать собственное сердце, проклятый ты подонок, только за то, что ты сделал с Нори, заставив ее играть эту паскудную роль. Или выжгу тебе позвоночник, как Велсайту, и сделаю так, чтобы ты какое-то время еще пожил, осознав, что подыхаешь мучительной смертью.

Полыхнула оранжевая вспышка, и поверхность полусферы скачком раздалась вширь, остановившись буквально у носков полусапожек Нори.

– Ох, какая досада, – Нори изобразила беспокойство. – Кажется, теперь к тебе попали твои друзья, Дос и Кенгш.

Этого было трудно не заметить, и я лишь досадливо дернул уголком губ. Могла и не говорить, и так все уже ясно. Неподвижные тела Доса Пламя и Кенгша действительно попали теперь под колпак. При этом катер их остался снаружи, вне досягаемости для меня. Да, кто бы ни стоял за ее действиями, он точно не собирался выпускать меня отсюда живым. Но какой изощренный способ убийства! Понятное дело, весь этот спектакль был продуман заранее, но что-то мне не хотелось играть по чужому сценарию, в конце которого наверняка была записана мольба о снисхождении. Зло бы его разодрало, распинаться перед ним я не собирался, еще не всю гордость растерял.

Я невольно оглянулся, оценивая изменения в «подсферном» просторе. Прежний радиус увеличился метров на десять, захватив место, где я пришел в себя на рассвете, и соответственно добавив объема. Хотелось бы знать, насколько хватит этого воздуха.

– Что-то ты невесел, Никс, – глумливый голос прервал мои размышления. – Разве тебя не радует, что такая крутая компания скрасит последние минуты твоей жизни?

Я промолчал, уставившись в землю перед собой. Не хотелось мне смотреть на нее, когда она была вот такой. В груди ныло так, словно кто-то воткнул в нее нож, да так и оставил, и с каждым ударом сердца острое лезвие кромсало его все сильнее. Безумная ярость, от которой темнеет в глазах, от которой люди