— Превосходно, — искренне похвалила Женевьева. — Очень убедительно. Ты пошла в новом направлении. Устрашающие птицы?

— Лично я предпочитаю котят, — заметил прежде молчавший Гарри.!

— Тебе не нравятся злые животные, даже если они очень красивы? — решила поддразнить его Женевьева.

— Мне неприятно думать, что кто-то может оказаться совершенно иным, чем я представляю.

Похоже на намек.

Женевьева не поняла только одного: имел ли Гарри в виду собственные влечения сердца или ее саму?

Но возможно, она просто все это придумывает.

Женевьева вздохнула. Лебедь был ей чем-то близок. Все считали Женевьеву Эверси серьезной и невинной, а на самом деле она была способна на неожиданные поступки.

Внезапно в ее голову закралась предательская мысль. Отчего Гарри не говорит то, что думает? И почему герцог не боится этого делать?

Сравнение было несправедливо. Герцог старше, мудрее и увереннее в себе. И он бы не разбил ей сердце, сказав правду.

Однако Женевьева по-прежнему не знала покоя.

Герцог не вернулся в Пеннироял-Грин к ужину.

Женевьева испытала мгновение неописуемого ужаса, когда решила, что он уехал навсегда, что он просто играл с ней. Он остался в Роузмонте, а оттуда отправился в Лондон к своим обычным развлечениям… к лошадям. После этого ее охватило внезапное облегчение, потому что ей не придется снова его целовать, а потом негодование — ведь ей не придется на это решаться. Все это было весьма странно, поскольку дамы решили провести вечер за самыми спокойными занятиями — чтением, вышиванием и добродушными пересудами о соседях. Это были не те колкие сплетни, которые можно было услышать на лондонских балах, а новости о покупке новой лошади или рождении племянницы.

Гарри с Йеном отправились в «Свинью и чертополох» играть в дартс, а значит, какое-то время предложений руки и сердца не последует.

— Что-то не так, Женевьева? — спросила мать, отрывая взгляд от вышивки, но ни на минуту не переставая усердно работать иголкой.

Букет на вышивке Женевьевы становился всё пышнее, цветы переполняли вазу, словно хотели убежать. Вечером, повинуясь странной прихоти, она решила расположить один цветок рядом с вазой, как будто он осмелился покинуть букет. Получился радующий глаз асимметричный и немного беспорядочный рисунок.

— Ничего, мама, — как ни в чем не бывало солгала Женевьева.

Когда мать промолчала, она подняла голову и взглянула на нее широко распахнутыми, наивными глазами. Но на лице матери застыло непонятное выражение.

Женевьева ощутила внезапный прилив облегчения и неуверенности, когда услышала шум колес подъезжающих экипажей. Ей стало почти дурно. У дома высаживались гости. В прихожей слышался смех, слуги принимали из рук приехавших джентльменов пальто, после чего те исчезли в комнате рядом с танцевальным залом.

Скоро игра в карты выйдет из-под контроля.

А это означало, что вернулся герцог.

Женевьева долго не спала после того, как дамы оставили вышивку и удалились в свои покои. Она даже не стала раздеваться, а скинула туфли, свернулась в кресле и попыталась продолжить читать о приключениях сироты в романе ужасов, но когда девушка встретила загадочного красивого незнакомца, Женевьева, не веря глазам, уставилась на книгу, нахмурилась и со вздохом отложила ее в сторону. Экипажи уже отъезжали от дома, увозя гостей с опустошенными карманами.

Розы оставались такими же свежими, как в первый день. Куда бы ни взглянула Женевьева, они притягивали ее взгляд, и она подошла к окну.

Приподняв штору в окне своей спальни, она выглянула в задний сад. На сине-черном гладком небе были рассыпаны пригоршни звезд. Между деревьями смутно серели очертания каменной скамьи.

Лунный свет сиял на мысках начищенных сапог. Герцог удобно устроился на скамье и был похож на каменную горгулью, вырезанную на стене средневекового дома. Он лениво потянулся, поднял голову и приветственно взмахнул рукой. Женевьеве показалось, что она увидела его усмешку.

«Проклятие! Что за человек!»

Она опустила штору и продолжала стоять на месте, словно могла видеть сквозь нее. Сердце сильно забилось, кровь начала пульсировать в ушах, но ее движения стали так порывисты, как будто ее преследовали.

Женевьева просунула руки в рукава темно-коричневого, отороченного мехом плаща и обернулась. Ее взгляд замер на циферблате часов.

Было уже за полночь.

Она быстро тихонько сбежала по черной лестнице, держа в руках туфли, и открыла дверь.

Было не очень холодно, но изо рта Женевьевы вырывались белые облачка пара. Она в растерянности остановилась перед герцогом.

— Добрый вечер, мисс Эверси. Присаживайтесь, прошу вас. Сегодня звезды особенно прекрасны, ослепительны, словно их промыл дождь.

Герцог говорил тихим голосом, как человек, который в полночь прячется в саду. Но в нем не было ни капли торжества.

Женевьева колебалась.

Он похлопал рукой по скамье, приглашая ее сесть.

Она села рядом с ним. Даже сквозь плащ Женевьева ощутила холод камня. Она спрятала руки в широкие рукава, чтобы согреться, упрямо опустила голову и принялась разглядывать ноги, вместо того чтобы последовать приглашению герцога любоваться звездами.

Внезапно она вскинула голову, словно от резкого звука.

Герцог пристально смотрел на нее. Он не отвернулся и не стал притворяться, будто в его взгляде не сквозит восхищение. Он пожирал ее глазами, представлял, что он хотел бы с ней сделать.

Уголок его губ приподнялся в ленивой довольной усмешке.

Дьявол. Женевьеве казалось, она видит в его глазах отражения созвездий. Когда мужчина смотрит таким взглядом, девушка способна потерять голову и забыть, где находится, забыть, кто она и кто он.

— Почему вы не торжествуете? — капризным шепотом спросила она.

— Торжествую? С чего бы это? Я подумал, вы пришли полюбоваться звездами, — с упреком ответил герцог. — Я очень рал вас видеть. Мы в вашем саду, в доме вашего отца, где любой может нас увидеть, если выглянет в окно.

Он что, играет с ней?

От смущения и разочарования Женевьева не знала, что ответить.

Герцог тихо рассмеялся, с печальным видом покачивая головой:

— Какой у вас разочарованный вид, честное слово, мисс Эверси!

Подлец! Что ж, отлично, она будет смотреть на эти проклятые звезды.

— Ха-ха! — фальшиво рассмеялась Женевьева и устремила взгляд в небо. — Конечно, вы правы. Ночь чудесная. Не говорите глупостей. Как можно испытывать разочарование, если на небе такие звезды…

Внезапно руки герцога начали поглаживать ее бедро так просто и непринужденно, словно он сделал вдох или потянулся.

Женевьева не закончила фразу, перестала думать, перестала дышать.

Наконец сделала дрожащий выдох.

На бедре не было ничего, кроме платья и поддерживающих чулки подвязок, и от прикосновения ладоней герцога к тонкому шелку платья ее кожа загорелась. Каждый крошечный волосок встал дыбом, словно упиваясь таким вниманием к себе. Женевьеве казалось, что все ее тело пылает, как в огне, или, вернее будет сказать, плавится.