— Да?

— Скоро я снова вас поцелую.

Она шумно выдохнула. Герцог прямолинеен, как всегда.

Он чуть заметно улыбнулся:

— Думаете, я бы притворился, будто ничего не произошло?

— Я знала, вы ни когда не дадите мне забыть.

Его улыбка стала лукавой.

— Итак?

Женевьева сделала глубокий вдох, нервно перебирая пальцами ткань платья.

— Не думаю, что я позволю вам.

Он рассмеялся:

— Давайте не будем притворяться, будто вы из тех, кто привык выражать свое одобрение или неодобрение и позволять. Вы сами, да и я тоже, мы знаем, что это неправда. Разрешите мне сказать иначе: думаю, мы опять должны поцеловаться в скором времени, — По его тону Женевьева поняла, что герцогу доставляет радость ее мучить. — Это ведь не упражнения в стрельбе из лука, пикник или приятное времяпрепровождение.

У нее кружилась голова от столь спокойного обсуждения события, которое перевернуло всю ее жизнь. В ее голосе появлялись истерические нотки:

— Вы могли бы сказать все по-другому…

— Вы предпочитаете пылкий тон? — с сомнением произнес герцог. — Я могу попытаться.

— Не надо!

Это было бы еще хуже.

Женевьева быстро пошла прочь. Герцог с легкостью нагнал ее.

Гарри помогал слугам разбирать корзинку. Женевьева увидела, как появился полукруг сыра. Гарри повернулся к ним, сверкнула его белоснежная улыбка. Это чтобы Женевьева не забыла, как он улыбается.

А Женевьева, мучимая сомнениями, шла рядом с мужчиной, который прошлой ночью так страстно обнимал ее.

— Мне это не кажется разумным, — нервно сказала она.

Черт возьми!

— Разумным! — Герцог вконец развеселился. — Конечно, это неразумно. Иначе мы не стали бы так поступать.

Женевьева недоверчиво рассмеялась:

— Послушайте себя, вы говорите так, словно я должна встретиться с вами в заранее выбранном месте. Что-то вроде состязания по стрельбе?

— Я рад, что вы взяли на себя труд все устроить…

— Ничего подобного…

— …поскольку у меня это плохо получается.

— Вы же все планируете! — раздраженно воскликнула Женевьева, и герцог снова улыбнулся.

Ей нравилась его улыбка.

— И кроме того, что может дать вам еще один поцелуй?

Под ногами хрустели опавшие листья. Казалось, герцог обдумывает ответ.

— Мне понравилось целоваться с вами, и вам тоже. Какая еще причина вам нужна?

Женевьеву охватил жар. «Мне нравится вас целовать».

— Мы не любим друг друга.

Герцог вздохнул и коротко рассмеялся:

— Ради всего святого, мисс Эверси! Вчера ночью вы могли бы понять, что любовь и желание не всегда идут рука об руку и одно вполне способно существовать без другого. Это не был добродетельный поступок. И я ни за что вам не поверю, если вы заявите мне, что добродетель мешает вам меня поцеловать, поскольку совершенно уверен: вы не такая.

Он говорил так сухо и иронично.

— Но вы же знаете, мы никогда… Что я никогда полностью…

Голос Женевьевы был слабый и сдавленный. Она не могла договорить. «Вы никогда не увидите меня обнаженной, распростертой на ложе, как Венера в вашей галерее».

Герцог внезапно остановился.

Она последовала его примеру, словно собачонка, которую подозвали.

Ужасающе медленно герцог приподнял бровь, и его лицо приняло язвительное выражение.

— Что вы никогда, мисс Эверси? Не займетесь со мной любовью?

Ее щеки заалели. Как он мог говорить такое спокойно?!

Будь у нее хоть капля здравого смысла, она побежала бы изо всех сил к Гарри и Миллисент. Но и там она не нашла бы убежища.

Гарри что-то почувствовал и обернулся. Прикрыв глаза рукой, он смотрел на Женевьеву и герцога.

Его душевное равновесие было нарушено. «Гарри… Он любит меня, он меня знает».

Проклятие!

— Я больше не хочу вас целовать, — слабо ответила Женевьева.

Вполне ясно и определенно.

Она не была уверена, говорит ли правду, но в тот момент эти слова казались ей разумными.

Герцог закатил глаза.

— Еще бы, — наигранно успокаивающим тоном произнес он и быстро пошел вперед.

Лебеди сбились в стаю и надвигались на Миллисент, которая продолжала ворковать и протягивать им хлеб.

— Я думаю, нам не следует этого делать, — решительно произнесла Женевьева.

— Ну конечно, — насмешливо отозвался герцог.

Она раздраженно вздохнула. Ей нужно было пойти в другую сторону.

Женевьева догнала герцога.

— Если только вы не задумали завлечь меня в ловушку и скомпрометировать, чтобы…

Герцог остановился и вскинул голову.

Женевьева замолчала. Ей стало казаться, будто она превратилась в его тень.

— А, понимаю. Ловушка? Очень умно! Но позвольте, мисс Эверси, что я вам только что говорил о планах? Они никогда не были моей сильной стороной. Разве вчера ночью это я заманивал вас, как паук в свою паутину? Вы пришли сами и сразили меня своей красотой. Будучи пьян и беспомощен, я мог лишь поцеловать вас. Я повинуюсь инстинктам. Вам следовало это знать.

Она хмыкнула:

— Вы же и вдоха не сделаете не подумав.

Герцог улыбнулся, откинул голову, и Женевьева увидела, как от улыбки появились на его щеках ямочки, словно круги на воде от брошенного камня. Ветер трепал его черные волосы.

Ее сердце замерло.

Совершенно черные волосы, если не считать посеребренных сединой висков.

Он был старым. Ему было почти сорок.

— Я ничего не планировал прошлой ночью.

В его голосе слышалась искренность. Женевьева поняла это по тому, как он запинаясь произнёс слова. Он был почти смущен. В этих словах заключалась целая вселенная ощущений и воспоминаний.

Никогда прежде разговор не был таким опасным и в то же время дурманящим.

Она чувствовала себя легкой и беспомощной, словно лист, который в любой миг ветер может подхватить и унести куда пожелает: в манящую высоту, на небеса, или может швырнуть на землю.

Женевьева испугалась.

— А что касается ловушек, то создается впечатление, будто ловушка была подстроена именно для меня, — продолжал герцог с притворным негодованием. — Представляете, если бы на сцене появился ваш