мастодонтов, подойти к ним поближе, и как крайнюю милость принимали разрешение коснуться их морщинистой кожи, поросшей волосами.

Керрик был доволен не меньше их, находя каждую деталь жизни саску крайне увлекательной. Другие охотники совсем не проявляли к саску интереса и даже смеялись над мужчинами, которые, как женщины, копались в грязи. Керрик лучше понимал саску, видя связь между их работой на полях и выпасом животных ийланами, отлично улавливая безопасность от голода, гарантируемую запасами пищи, которая не зависела от времени года.

Поскольку вокруг было больше охотников, чем дичи, охотники саммад были очень довольны, что они так много времени проводят среди саску. Многие ночи проводили они в высеченных среди камней комнатах. В конце концов, Керрик вместе с Армун и всеми своими вещами перебрались в одну из них.

Встретили их приветливо, женщины и дети собрались вокруг них, восхищенно глядя на нее и неуверенно касаясь рассыпавщихся по плечам волос.

Армун оказалась весьма прилежной в изучении языка, на котором говорили саску. Керрик часто уходил к старой Хауните и узнал от нее несколько слов из языка племени и то, как они говорят. Армун тоже не терпелось выучить его, и она стала практиковаться с другими женщинами, когда Керрик уходил.

Они смеялись, когда она начинала говорить, и Армун улыбалась в ответ, потому что в смехе их не было злобы. Когда они наконец понимали, что она пыталась сказать, они говорили слова правильно, произнося их снова и снова, как будто она была ребенком, и она повторяла за ними. Вскоре она уже сама начала учить Керрика, и он перестал зависеть от Хуаниты и ее старческих капризов.

Когда Армун всерьез занялась изучением языка, Керрик смог посвятить все свое время исследованию удивительных ремесел саску. Он обнаружил, что твердые чаши в действительности сделаны из мягкой глины, залегающей тонкими пластами в некоторых холмах. Глина эта хорошо мялась, пока была влажной, а затем помещалась в печь для сушки, сделанную из камней и той же глины. День и ночь в ней горели дрова, и жара превращала глину в камень.

Еще интереснее были волокна и шкуры, из которых делались веревки, которые потом сплетались в одежду. Их получали из небольших зеленых растений, называвшихся харадис.

Семена их годились в пищу, а когда их давили и мяли, получалось масло. Однако самым ценным были стебли растений.

Стебли харадиса помещали в мелкий пруд и придавливали тяжелыми камнями, чтобы они оказались под водой. Через некоторое время серые стебли извлекали и сушили на солнце, а затем разбивали на каменных плитах. Специальные деревянные инструменты с зубьями использовались, чтобы разровнять их и отделить волокна, которые женщины потом скручивали и пряли крепкие нити. Множество таких нитей, соединенных вместе, образовывали веревки, из которых потом вязались сети для рыбалки и ловли животных. Лучшие из них тонкие нити натягивали на деревянные рамы и соединяли вместе. Затем женщины переплетали их вместе с другими нитями, и в результате получалась ткань, так восхитившая Армун. Вскоре она отказалась от своих мехов и, как другие женщины, переоделась в мягкую одежду из волокон харадиса.

Армун была счастлива среди саску, счастливее, чем когда-либо прежде, ее ребенок должен был вскоре родиться, и она радовалась, что живет в тепле и удобстве, а не встречает зиму в холодной палатке. Ей вовсе не хотелось в своем теперешнем состоянии подниматься на завал и возвращаться к саммад у реки. Но это была не главная причина, ее саммад была здесь, и Керрик был ее саммадаром. Она считала начало своей настоящей жизни с того момента, когда он впервые взглянул на нее и не рассмеялся. Саску тоже не смеялись над ней, не замечая ее раздвоенной губы, а лишь восхищались ее кожей и бледными, как харадис, волосами. Они говорили, что ее волосы почти так же белы, как и ее одежда. Она чувствовала себя среди них дома, легко говорила на их языке, научилась прясть и готовить растения, которые они выращивали. Да, ребенок должен родиться здесь.

Керрик не подвергал сомнению это решение и был доволен им. Чистота каменных пещер, мягкость и роскошь тканой одежды были гораздо лучше продуваемых ветром палаток и кишевших паразитами мехов. Жизнь среди саску была намного схожа с суматошной жизнью ийлан, хотя он и не делал таких наблюдений сознательно. Он не хотел думать об ийланах и гнал такие мысли прочь, когда бы cam ни появились. Горы и пустыни были преградой – ийланы не смогут найти их здесь. Рождение будущего ребенка сейчас было самым важным вопросом.

Саску же больше интересовало другое рождение, и все они только и говорили об этом. Мастодонтиха Духа тоже готовилась рожать. Это был ее четвертый теленок, поэтому и она, и саммад воспринимали это как вполне обычное событие.

Совсем иначе думали саску. Керрик начал понимать почтение, которое они испытывали к мастодонтам. Они знали о мире многое, чего не знали тану, особенно о духах животных и камней, о том, что находится за небом, как возник мир и каково его будущее. У них были специальные люди, называемые мандуктос, которые ничего не делали и только думали над этими вопросами. Саноне был первым среди них и управлял ими, как мандуктос управляли остальными саску. Его власть немного напоминала власть Эйстаи у ийлан, поэтому, когда он послал за Керриком, тот сразу пришел к нему в пещеру. Саноне сел на землю под изображением мастодонта и сделал Керрику знак сесть рядом.

– Вы прошли большое расстояние, чтобы прийти в эту долину, – сказал он. – И вы сражались с мургу, которые ходят, как люди. Мы никогда не видели этих мургу, и ты должен рассказать нам о них.

Керрик часто рассказывал им об ийланах и сразу понял, что это предлог, чтобы вызвать его к себе. Саноне содрогался, думая о зле, которое причиняли ийланы.

– Они убивают не только тану, но и мастодонтов? – В голосе его звучал нескрываемый ужас.

– Да, они делают это.

– Ты уже знаешь немного о нашем почтении мастодонтам. Взгляни на картину передо мной. Сейчас я расскажу тебе, почему эти существа пользуются таким уважением. Для этого ты должен знать, как образовался мир. Некогда Кадайр сотворил мир, который ты видишь сейчас. Он заставил реки течь, дожди падать, а урожай расти. Он создал все это, когда он создал мир, тот был пуст. Тогда Кадайр превратился в мастодонта, и когда мастодонт-который-был-Кадайром ставил свою ногу, камни расступались и появлялись долины. Хобот мастодонта разбрызгивал воду, и потоки рек побежали по земле, из его навоза выросли травы, и мир стал плодородным. Когда Кадайр ушел, мастодонт остался, чтобы всегда напоминать нам, что он сделал. Теперь ты понимаешь, почему мы поклоняемся мастодонту?

– Да, я понимаю. И рад слышать это.

– А мы рады, что вы пришли сюда. Ты привел сюда людей, которые охраняют мастодонтов, и за это мы благодарны тебе. Прошлой ночью все мандуктос собрались и долго говорили об этом, а потом смотрели на звезды. На небе вспыхнул огонь, и это предзнаменование указало нам путь.

– Во всем этом было свое скрытое значение. Мы давно знали, что Кадайр привел сюда саммад с какой-то целью, и прошлой ночью эта цель открылась нам. Мы должны стать свидетелями рождения теленка мастодонта.

Саноне наклонился вперед и с большим интересом спросил:

– Можно ли привести сюда корову? Очень важно, чтобы теленок родился здесь, в присутствии мандуктос, но я не могу сказать зачем, это тайна, о которой мы не должны говорить. Но клянусь, что, разрешив это, ты получишь богатый дар. Можешь ты сделать это?

Керрик уважал их веру, хотя и не понимал ее, поэтому ответил:

– Я могу сейчас сказать «да», но решение зависит не от меня. Решать будет саммадар, которому принадлежит корова Духа. Я поговорю с ним и скажу о важности этого.

– Тогда иди к этому саммадару. Я пошлю с тобой мандуктоса с дарами, чтобы наша искренность не вызывала сомнения.

Армун спала, когда он вернулся, и Керрик двигался тихо, чтобы не разбудить ее. Он надел на ноги мокасины с толстыми подошвами и вышел. Саноне ждал внизу. С ним были двое мандуктос, сгибавшихся под тяжестью плетеных корзин.

– Они пойдут с тобой, – сказал Саноне. – Поговорив с саммадаром, ты скажешь им, если нашу просьбу удовлетворят, и они побегут сюда с известием.

Керрик был рад случаю поразмяться: он уже давно не был в лагере. У каменного барьера он заметил, что вода поднялась высоко: в далеких долинах таяли снега. Миновав залив, он пошел ровным