молодыми. И не торопятся в погребальный орех… В этом, сын мой, ты, конечно, прав. – Словно подтверждая сказанное, старик хлопнул ладонью стволу туи и хитро прищурился на собеседника. – Ты знаешь, что молодые женщины, пережившие детей, могут зачать только в синее время Дарт кивнул.

– По милости Элейхо, это так.

– Элейхо в том не виноват, сын мой, ибо наш сотворен не им самим, а его Детьми. И сотворен он так, что женщина может в первый раз зачать когда ее тело тяжелеет, а с неба, покрытого тучам льются дожди. Дожди, я думаю, ни при чем, а вот тяжесть… – Старик остановился, сорвал с дерева увядший лист и бросил на бугристую спину бхо. Лист исчез, словно его всосали невидимым ртом. – Tак вот, женщина приносит первое дитя, и второе зачатие идет быстрей и легче. Много быстрей и легче. С конца зеленого времени до начала красного… Понимаешь?

Дарт снова кивнул. Слова Нерис звучали в его ушах: «У меня еще не было детей, ни одного! Как могу понести в другое время, кроме синего? Я ведь не самка тьяни и не откладываю яиц!» «Интересно, – подумал он, – а как это бывает у самок тьяни»

– Женщин, родивших дважды, мы называл койну-таа, что значит «исполнившая долг». Для них всякое соитие с мужчиной ведет к тягости, причем в любое время, кроме желтого. Койну могут выноса еще десять или двадцать детей, но срок, пока дыш новой жизни зреет в материнском чреве, не мал и составляет двести тридцать циклов. Все это время женщина не может дарить радость ни себе, ни своим мужчинам. А это значит…

«Религиозный запрет?.. или что-то другое?..» – мелькнуло у Дарта в голове. Он прочистил горло, и шир-до, прервав свою речь, повернулся к нему:

– Ты что-то хотел спросить?

– Да, монсеньор. Не касаться женщин, которые в тягости, – это обычай? Таковы законы в ваших краях?

Единственный глаз старика широко раскрылся.

Как он глядел… Неприятное чувство кольнуло Дарта – так смотрят на сумасшедшего.

– Обычай? Законы? Хмм… Нет, сын мой, этого я бы не стал утверждать. Просто… хмм… сужение канала в… в одном важнейшем органе… – Он лукаво подмигнул. – Бывает на пятый-седьмой цикл после зачатия, и тут уж ничего не сделаешь! Ровным счетом ничего, к великому горю мужчин!.. Ну, ты понимаешь, о чем я говорю?

Дарт тоже подмигнул, демонстрируя полную солидарность. Ночные часы, проведенные с Нерис, были свидетельством тому, что секс для рами значит отнюдь не меньше, чем для людей Анхаба и Земли. Это вело к заблуждению; казалось, стоны страсти подтверждают, что их последствия точно такие, как на Земле, а если не такие, то очень и очень схожие.

Глупая ошибка! В смысле физиологии рами не походили на землян и на анхабов, способных копировать земное тело, и кое о каких отличиях Дарт мог бы догадаться раньше – тут не ведали о месячном женском цикле, так же как о понятии невинности.

Старик кривил губы, поглядывал на него с усмешкой.

– Вот видишь, сын мой, все довольно просто…Женщины имеют право выбора: или принесешь двоих и будешь отворять врата в желтый период – столько, сколько захочется; или принесешь многих, но врата останутся замкнуты. Выбор между меньшим и большим числом потомков, между наслаждением и долгой жизнью… И надо признаться, жизнью безрадостной, ибо кому нужна женщина, что двести тридцать циклов пребывает в тягости и отворяет врата не ради мужчины и будущих своих детей, а лишь затем, чтобы сохранить молодость и красоту? – Он помолчал и добавил: – Есть, правда, и такие…

Так регулируется численность, понял Дарт. Не законом, запретом или обычаем, а выбором своей судьбы – в тех рамках, какие определила природа. Или Ушедшие Во Тьму? Вполне возможно, этот механизм размножения был спроектирован ими; возможно, им удавалось изменять чужую плоть с тем же искусством, как анхабам – собственную… Такой вариант не исключался; Темные были древней мудрой расой и, несомненно, во многом превзошли анхабов.

– Женщины делают правильный выбор, ибо счастье дороже молодости и красоты, – задумчиво произнес Нарата. – Конечно, я говорю о простых женщинах… Ширы – исключение…

– А что ты можешь сказать о них?

– Лишь то, что дар их редок и безмерно ценен. Шира рожает и рожает, чтобы продлить свою жизнь, и у одной или двух ее дочерей могут проявиться способности… а могут и не проявиться. – Он пристально уставился в землю и произнес: – Запомни, маргар, ширы соединяют нас с Предвечным, и потому им дозволено многое… и многое прощается…

Дарт выдавил усмешку.

– К примеру, выцарапанный глаз? Шир-до усмехнулся в ответ.

– Если не отклоняться от истины, сын мой, с глазом случилась другая история. Когда вернешься, расскажу. .

– Если вернусь, – уточнил Дарт. Зверек на его коленях встрепенулся, что-то просвистел сквозь сон и царапнул палец острым коготком. Небо чуть потемнело; порыв ветра, пролетевшего над двориком, всколыхнул занавес в нише хранилища и багряные листья туи. Дарту почудилось, что дерево что-то шепчет ему, но голос листвы был слишком тих и неразборчив.

– Скажи, – он поднял взгляд на старика, – другие создания… те, кого называют роо… тоже делают выбор? Тот, о котором ты говорил – между меньшим и большим числом потомков, между счастьем и долгой жизнью? Данниты, тири, тьяни?

–Бывает по-разному, сын мой. Возможность выбора – уже большое счастье, и плохо, когда ее нет… – Нарата вздохнул. – Жизнь тири коротка, период размножения недолог, и женщины их приносят скудное потомство. У даннитов рождение самки – редкость, и потому самцам приходится ее делить. Живут они не меньше нас, но плод вызревает дольше, и если дитя родилось до срока, оно умирает или становится ущербным. У тьяни тоже нет выбора. Не всякое яйцо, отложенное самкой, оплодотворено, и яйца без зародышей – лишь пища для водяных червей… Но в этом нет беды. – Старик внезапно приободрился и привычным жестом огладил череп. – Нет беды, сын мой, ибо так сохраняется равновесие. А это – основа всего! Равновесие меж теми, кто ест, и тем, что их питает… Бхо и балата тоже часть такого равновесия. В балата льется кровь и гибнут люди, но после в мир приходят бхо, а значит, рождается больше детей. Конечно, не у всех – у тех, кто пролил кровь, понес убыток, но зато получил и выгоду.

Дарт насторожился – кажется, еще одна тайна приоткрывалась перед ним. Пусть на первый взгляд бесполезная для Ищущих, но кто мог взвесить пользу неразгаданных секретов? И разве не сказал Джаннах, что Ищущим нужны не знания, а представление о мире Темных – как жили они, к чему стремились, куда ушли и по какой причине? Возможно, в словах Джаннаха скрывался намек, и в этом случае… «В этом случае, – подумал он, – ферал – не главная цель экспедиции, а повод, изобретенный для него, дабы слуга не ощутил сомнения хозяев. Возможно, они не знали сами, что искать; возможно, информация о бхо была важней, чем образец ферала».

– Не понимаю, – Дарт покачал головой, – не понимаю, сир. Я путешествовал на бхо, который плавает по рекам, я видел бхо-носильщиков и бхо-копателей, я знаю, есть такие бхо, что могут двигать корабли… Но бхо не заменяют ни отцов, ни матерей. Как связаны они с таинством рождения?

– Все связано в этом мире, – заметил Нарата. – Будь терпелив, и я объясню. Увидишь!

Он скрылся под аркой, ведущей к трапезной, и, возвратившись, принес блюдо со сладкими фруктами и пару чаш из половинок ореха; блюдо и чаши опустил на землю и начал перекладывать плоды на бугристый камень-бхо. Они медленно погружались, таяли, исчезали, как древесный лист, и цвет камня стал меняться – поверхность уже не выглядела темной, а отливала киноварью и двигалась, чуть заметно трепеща и колыхаясь, будто камень ожил или превратился в тугой бурдюк, наполненный вином. Нарата, поглаживая странное существо, закончил кормление и закатил глаз, словно что-то вспоминая, потом с уверенным видом ткнул в один из крайних бугров; подождал, пробормотал: «Да будет с нами милость Элейхо!» – и ткнул снова, посильнее.

Дарт с любопытством приглядывался к манипуляциям старика. Они не походили на пробуждение зерен, и все же было нечто общее и в наблюдаемом действе, и в том, что творила Нерис, – какая-то особая торжественность, благоговение, флер сопричастности к высшим тайнам… Он глубоко вздохнул, когда оттенок камня начал меняться и на вершине, между бугров, запузырилась золотистая субстанция. Она