Ищущих, то, разумеется, Джаннах и остальные балары снабдили бы разведчиков информацией. Однако чего нет, того нет… И удивляться этому не приходилось: пара миллионолетий – достаточный срок, чтобы подвижки планетной коры, дрейф континентов, землетрясения и вулканы стерли пещерные города, засыпали их пеплом и затопили лавой.

Но тут, в искусственном мире Диска, все сохранилось – и лабиринты, проплавленные в прочном камне, и холмы, скрывающие их, и удивительные растения, и водопады, прыгающие с террасы на террасу. Все сохранилось, слегка измененное и приспособленное к быту рами или даннитов, джолтов или тиан… Правда, о поселениях чешуйчатых или, к примеру, рдандеров, Нарата ничего не знал – первые были враждебны, вторые слишком далеки. Но на даннитском континенте располагалось семь обитаемых зон, известных старому шир-до, а у рами их было двенадцать, считая с Трехградьем, и все они, разделенные сотнями и тысячами лье, не уступали величиной Долинам. Не так уж много для столь огромного материка, но, вероятно, Темные любили жить просторно.

Еще им нравились леса, холмы, озера, реки, и каждая из зон располагалась в живописном месте, у скал и водопадов, как Прочный Камень, или среди струившихся с невысоких гор ручьев, как Радужные Воды, или на берегу полярного океана, как Морские Пещеры джолтов. Впрочем, последняя зона была исключением, единственным на всей территории, что примыкала к океану и кольцу прибрежных гор. Там не росли плодовые деревья, не цвел кустарник, не роились птероиды, и местность оставалось дикой, не привлекавшей взгляд ничем, кроме восхитительных пейзажей. Дарту казалось, что в этом скрыт намек – не приближаться к океану с его затворами и шлюзами, грозившими опасностью. Никто туда и не совался – кроме мореходов-джолтов, плававших вдоль океанских берегов.

Прочие обитатели Диска странствовали по рекам. Других дорог тут не было – ни в лесах, ни в горах, ни в степных районах, пустынных и безлюдных, так как ни пахотой, ни скотоводством здесь не занимались. Путешествия, однако, были нечастыми, связанными с каким-то событием или вестью, переданной через деревья туи – ведь в каждой зоне имелось все необходимое для жизни и регулярный товарообмен отсутствовал. Если не считать карликов-тири и джолтов, снедаемых тягой к странствиям, все остальные нуждались в серьезном поводе, чтобы отправиться в дорогу. Чаще всего этим поводом становилось паломничество в Трехградье, где было много просветленных шир и находился храм Предвечного; реже – любопытство, переселение в другую местность или поход за редкостным товаром, предметом роскоши, какого не найти в родных краях. Еще реже – война.

Впрочем, Темные сделали все, чтоб исключить подобную возможность. Будучи расой высокоразвитой, они, конечно, были знакомы с концепциями насилия, агрессии и обороны; у них существовало оружие – достаточно мощное, чтоб поразить космический корабль; .и, при всем своем миролюбивом нраве, они умели защищаться – значит, могли предвидеть споры и схватки между наследниками и озаботиться тем, чтобы свести подобные коллизии к минимуму. Дарт полагал, что это объясняет и удаленность поселений друг от друга, и их немногочисленность, и естественные преграды в виде рек чудовищной ширины и специфической фауны и флоры на каждом континенте – все это разделяло, оберегало, предохраняло от межрасовых конфликтов. Но главным фактором являлось, несомненно, изобилие – леса, дарившие плоды, кору и древесину, чистые воды и теплый климат, просторные жилища в самых красивых, удобных для жизни местах. Если у всех есть все, то что же делить?.. – думал Дарт. Нечего. Кроме, разумеется, зерен.

Зерна бхо и хранилища Темных были – и оставались – единственным поводом для конфликтов, и это подтверждали не только легенды, не только рассказы шир-до, но сам язык: в рами и фунги не имелось слова «война» – как, очевидно, и в других бытовавших на Диске наречиях. Зато был термин «балата», и обозначал он то же самое.

На исходе второго цикла Дарт, с Брокатом на коленях, сидел в круглом внутреннем дворике, служившем шир-до хранилищем древностей и местом для трансцендентных размышлений. Жилище Нараты располагалось в самом верхнем ярусе, и в нем сотворили не только подземные камеры и коридоры, но также подобные залы без крыш – может быть, кровлю разрушили копатели-бхо еще в незапамятные времена, а может, так и было задумано таинственным архитектором, построившим лабиринт. Так ли, иначе, но дворик выглядел уютно – сорок шагов в диаметре, со стенами, задрапированными синим плющом, с колодцем для дождевой воды и двумя арками, пристально глядевшими друг на друга. Одну из них закрывала циновка из тростника, и в глубине, в просторной нише, хранились свитки и шкатулки со всякой всячиной, а главное – ларчик с драгоценными зернами бхо; другая вела в помещение, откуда по многочисленным ходам можно было попасть на тихую безлюдную террасу, пройти к спальным кельям, кладовым и большой светлой комнате с треугольными дырами-окнами – в ней шир-до трапезовал и принимал гостей, нуждавшихся в его совете. Посередине дворика, перед колодцем, росло дерево туи; ветви его расходились как спицы зонта, и длинные багряные листья ниспадали с них, затеняя солнечный свет и придавая коже стоявшего рядом Нараты чуть заметный розоватый оттенок. У корней дерева не было груды жертвенных камешков и раковин, зато торчал из земли большой бугристый валун размером в половину спального ложа.

– Бхо-кормилец, – произнес Нарата, осторожно касаясь валуна ладонью. – Очень старый бхо, унаследованный мной от отца, а им – от далеких предков. Старый, но еще живой… Может быть, я покажу, что он умеет, и ты возьмешь себе такой же. В счет доли, что причитается тебе.

– Раньше, чем взять, надо найти, – заметил Дар, опуская веки. После дня, проведенного под жарки! солнцем в городе, на мостах, причалах и террасах, где толпился народ, было приятно сидеть здесь в уединении и прохладе, слушать шелест листвы, негров кий голос шир-до и мерное посапывание лежавшего на коленях зверька.

– Найдешь! – откликнулся старик. – Найдешь. Кормилец редко попадается, очень редко, но ты удачлив.

– Найду, а ты пробудишь бхо к жизни?

– Нет, это женское искусство, сын мой, и оно мне недоступно. Я многое знаю и умею, но не все могу, ибо я шир-до, а не шира. Я мужчина, и уже немолод, хотя не собираюсь обрести покой под деревом смерти… Но кое в чем я уступаю даже обычной женщине.

– Например?

Старик сощурился в усмешке.

– Например, я не способен произвести на свет дитя. Ты, мне кажется, тоже?

– Мон дьен! – Дарт открыл глаза и всплеснул руками. – Конечно, нет! Я даже не смог этому поспособствовать!

– О том мне известно. Шира, моя дочь, говорила… Но ты старался, очень старался, и даровал ей пусть не жизнь, так немного счастья.

– Надеюсь, – сухо промолвил Дарт, гладя дремлющего на коленях Броката, последнюю связь между ним и Нерис. – Но счастье, сир, – нежный цветок: дунешь сильнее, и лепестки облетают… Теперь твоей дочери придется искать другого принца своей мечты. – Он вскинул взгляд на старика и сменил тему. – Хочу спросить, почтенный шир-до. Красное и желтое время я провел в городе и увидел, что людей в нем много, но город еще обширней. Есть незанятые жилища, есть деревья, роняющие плоды, есть пустые причалы, и на озере только шесть рыбачьих лодок… Странно!

Нарата огладил лысину.

– Кажется, ты удивлен? Но почему? В Лиловых Долинах столько людей, сколько могут прокормить деревья и озеро. Не больше и не меньше.

– Это и удивительно! – Вытащив кинжал, Дарт провел линию на земле. – Первое: женщины рами, рожая детей, продляют свою жизнь и молодость. Второе: сохранить молодость и красоту – мечта всех женщин, и каждый, кто утверждает иное, или глупец, или лжец. Третье: значит, женщины рами рожают, рожают и рожают… – Решительно перечеркнув нарисованные линии, он подвел итог: – Раны Христовы! Да если не одеть их силой в пояса невинности, они начнут ловить мужчин на улицах, и через два поколения город переполнится людьми!

– А! Вот ты о чем! – Поигрывая джелфейром, свисавшим с морщинистой шеи, Нарата принялся мерить шагами дворик от одной арки до другой. – Я не понял, о каких поясах ты говоришь и почему в них надо одевать ни в чем не виноватых женщин, но это не столь уж важные подробности. В наших краях женщины любят цветы и ожерелья, в твоих – такие пояса, но всюду и везде мечтают быть красивыми и