1
Сегодня утром ездил в больницу «Гейзер» на встречу с онкологом Урсулы, как было условлено. «Гейзер» — это огромная медицинская крепость, гораздо больше и величественнее Св. Иосифа, построена недавно, из зеркального стекла и литых изогнутых бетонных блоков. Находится милях в десяти от Гонолулу. По-видимому, раньше она стояла па 6epeгy, сразу за Вайкики, рядом со шлюпочной гаванью, по несколько лет назад тот участок продали застройщикам, больницу снесли и на ее месте возвели многоэтажный фешенебельный отель. Надо сказать, что холл на первом этаже новой больницы немного напоминает собой вестибюль роскошной гостиницы — ковры и обивка мебели подобраны со вкусом, в серых и розовато- лиловых тонах, по стенам развешаны предметы гавайского народного искусства, все это указывает на то, сколь выгодным оказалось новое местоположение. Доктор Джерсон уверяет меня, что больница оборудована по последнему слову техники, но ехать сюда, надо сказать, далековато, если тебя, неровен час, собьют в Вайкики.
Джерсон признает, что ему недостает привычного вида, который открывался из окна его прежнего кабинета — на яхты, входящие и выходящие из гавани. Он заядлый виндсерфингист и, как мне кажется, обладает необходимыми для этого данными — худой, жилистый, довольно молодой. Просматривая историю болезни Урсулы, он, сколько было можно, откинулся вместе со своим вращающимся стулом назад, словно балансируя на доске против ветра. Короткие рукава его накрахмаленной белой сорочки открывали загорелые и мускулистые, покрытые тонкими золотистыми волосками руки.
Джерсон поблагодарил меня за то, что я прилетел в Гонолулу: «Честно говоря, присутствие кого-то из родственников, способных в подобных случаях позаботиться о некоторых практических вопросах, облегчает мою задачу». Он был оживлен и откровенен и, как мне показалось, несколько холоден. Может, в силу его специализации. Уровень смертности среди онкологических пациентов, должно быть, весьма высок. Он подтвердил то, что Урсула говорила мне о своем состоянии: злокачественная меланома с метастазами в печени и селезенке. «Вызванная, боюсь, избыточным пребыванием на солнце в те дни, когда о последствиях не задумываются. Люди приезжали сюда из-за климата и целыми днями лежали на солнце, буквально на прашиваясь на неприятности. Когда я занимаюсь виндсерфингом, я пользуюсь лосьоном от солнца с фактором защиты пятнадцать. Советую вам делать то же самое на пляже». Я сказал, что сомневаюсь, будет ли у меня время для солнечных ванн.
Он признался, что делать прогноз, особенно в отношении пожилых пациентов, сложно. По его личной оценке, Урсула проживет месяцев шесть, но, может, и больше или значительно меньше. Случай неизлечимый. «Этот тип рака плохо поддается облучению или химиотерапии. Я предложил и то и другое миссис Ридделл, потому что в отдельных случаях бывает некоторое улучшение, но она отказалась, и я уважаю ее решение. Она стойкая старая дама, ваша тетя. Твердо знает, чего хочет».
Когда я критически отозвался о ее пристанище, он ответил, что она, как я и предполагал, сама настояла на самом дешевом варианте. «Но я с вами согласен, это место не годится для больного в ее состоянии, и чем дальше, тем меньше». Он сказал, что в самом Гонолулу и в окрестностях есть несколько частных интернатов для престарелых, пребывание в которых стоит от $3000 в месяц, в зависимости от характера обслуживания и условий проживания, и дал мне список, составленный больничным координатором по интернатам для престарелых. Джерсон объяснил, что медицинская страховка Урсулы покрывает только так называемый «дипломированный сестринский уход», то есть круглосуточное присутствие дипломированных медсестер, когда она в больнице, но не «промежуточный сестринский уход» — в котором она как раз и нуждается, на его взгляд. Я пришел к выводу, что на Джерсона оказывают определенное давление, чтобы он с оглядкой подходил к госпитализации пациентов, поскольку потом больница несет за них ответственность. Я сказал, что Урсуле надо бы побыть в больнице, пока я подыщу подходящий интернат, и настоял, чтобы он ее навестил. Джерсон пытался отнекиваться, ссылаясь на заня тость, но когда я сообщил ему, что она страдает от сильнейшего запора, он согласился заехать к ней сего дня же.
Вернулся назад по автостраде, чтобы навестить папу в Св. Иосифе. Его немного мучают боли, и он был раздражителен и угрюм. Забраковал пижамы, которые я для него купил, потому что они не застегиваются на шее на пуговицу. Я заметил, что в этом климате не нужны пижамы, которые застегиваются на шее, на что он спросил: «А когда я вернусь домой... или ты считаешь, что я уже не вернусь домой?» Я сказал, чтобы он не говорил глупостей. Описал мой вчерашний визит к Урсуле, но ему, похоже, было не очень интересно. Боюсь, что болезнь делает людей более эгоистичными и брюзгливыми, чем обычно. Среди больных, которых мне приходилось навещать во время моего пребывания на посту приходского священника, я могу по пальцам одной руки пересчитать тех, кому удалось подняться над своими страданиями. И я точно знаю, что не попал бы в их число.
Отец спросил, звонил ли я Тессе, чтобы сообщить ей о несчастном случае с ним. Я ответил, что не вижу смысла волновать ее без крайней необходимости. Он выразил неудовольствие, сказав, что она имеет право знать, что вся семья имеет право знать. В действительности он подразумевал свое право знать, что все они с ума сходят от тревоги за него и обвиняют меня. Он спросил с хитрецой: «Ты боишься Тессы, да?» Touche[35].
Уходя, я встретил папиного лечащего врача, мистера Фигеру, бодрого представительного мужчину лет шестидесяти, который заверил меня, что выздоровление идет полным ходом и никаких осложнений не предвидится. «Отличные кости, отличные кости, — сказал он. — Не волнуйтесь за отца. Он поправится».
Съездил к миссис Джонс. У дома стоял белый «БМВ» с доской для виндсерфинга на верхнем багажнике, что указывало на принадлежность автомобиля доктору Джерсону, который как раз собирался уезжать, когда я подъехал. Мы побеседовали. Он говорил из машины поверх опущенного стекла, цепляясь своей загорелой, покрытой золотистыми волосками рукой, сложившейся вдвое, как складной нож, за верх дверцы. «Вы были правы, настояв, чтобы я приехал, она в плохом состоянии, — сказал он. — Я снова кладу ее в больницу, чтобы ликвидировать запор. Это даст вам несколько дней для поисков интерната, о'кей?» Я поинтересовался, когда Урсулу перевезут, и он ответил вопросом на вопрос: «Когда вы сможете привезти ее?» Я указал на свою старую «хонду» и спросил: «Вы хотите сказать в этом? Разве нельзя прислать за ней санитарную машину?» Он несколько раздраженно заметил: «Вы, видимо, не понимаете, что я вынужден действовать в определенных финансовых рамках. Каждую перевозку, которую я назначаю, мне приходится оправдывать с медицинской точки зрения. Если ваша тетя может дойти до ванной комнаты, значит, сможет дойти и до вашей машины».
Я предположил, что гипс у нее на руке сделает это затруднительным.
«Она может сесть на заднее сиденье».
«Это двухдверный автомобиль. Ей никак не забраться на заднее сиденье».
Он вздохнул и сказал: «Хорошо. Будет вам «перевозка».
Я посидел с Урсулой, пока не приехала санитарная машина, и помог собрать немногочисленные тетушкины вещи. Миссис Джонс, которая оказала мне очень холодный прием, когда впускала в дом, даже не подошла попрощаться. «Она тебя винит в том, что меня увозят», — объяснила Урсула. «Вообще-то, — сказал я, — она права». И мы заговорщицки захихикали.
Урсула была рада покинуть это мрачное жилище. Впервые за все время, как я прилетел на Гавайи — и вообще впервые за долгое время, — я почувствовал удовлетворение от того, что чего-то добился, подчинил обстоятельства своей воле, принес какую-то пользу. Со своей стороны, Урсула тоже не теряла времени даром. Она попросила миссис Джонс принести радиотелефон и позвонила в банк, своим брокеру и адвокату. Видимо, я должен получить доверенность на ведение ее дел, прежде чем смогу консолидировать ее разнообразные банковские счета и продать ценные бумаги.
